языки Средиземья

Сегодня - краткая подборка вопросов попроще, а завтра я постараюсь опубликовать долгий опус о географии Арды всех эпох. Сегодня, все вопросу - подписаны, т.е. участвуют в голосовании. Задавайте ещё!

Список вопросов:

    - Владел ли Саруман каким-либо Кольцом Власти?

    - Почему армия мёртвых не была задействована изначально? Почему Арагорн отпустил их?

    - Что случилось с орками Изенгарда после окончания войны?

Владел ли Саруман каким-либо Кольцом Власти (например, одним из трех Колец гномов) или мог ли он сделать аналог (возможно, чисто декоративный) собственноручно, подражая Саурону?

   Очень уж часто мы обращаемся к Саруману, и уже многое было о нём сказано - и о причинах его падения, и о природе его сил, и о посмертной участи, и о замыслах господства. И мне показалось сейчас, что особое творение его рук - Кольцо Сарумана - мы и впрямь обделили вниманием.

   Раскрыв свои замыслы перед Гендальфом, Саруман Белый меняет цвет своего плаща, становясь Саруманом Многоцветным; и в свидетельство своей новой власти, он предъявляет Гендальфу собственное Кольцо, нарекая себя Саруманом Создателем Колец. Очевидная аналогия с Кольцом Саурона верна, но, однако, будет не полной; и считать, что Саруман выковал собственное Кольцо Власти, будет поспешно и ошибочно. И вот почему:

   Как известно, Саруман был мудрейшим среди истари, хотя мудрость его, в отличии от житейской мудрости и сострадания Гендальфа, заключалась в знаниях и тайнах - зачастую запретных и тёмных. Осознанным риском валар, отправивших истари в Средиземье, было поставить во главе отряда (пускай и чисто символически, ибо лидерство Сарумана оформилось лишь с созданием Белого совета многими веками позже) того из майар, кто больше прочих понимал в искусстве Саурона, и был, к тому же, таким же учеником Аулэ, как и павший собрат (за комментарии в духе “Аулэ бракодел!” буду карать. Тебя, Шэль, буду карать лично и с особым удовольствием). Поселившись в Айзенгарде, он, несомненно, узнал о искусстве Колец ещё больше; ибо в Айзенгарде хранилась прекрасная, но запретная библиотека, а шпионы и помощники Сарумана наполняли её артефактами со всего мира.

   До прибытия в Средиземье, знание Сарумана было, условно выражаясь, теоретическим; оказавшись на землях, где Саурон лично ступал во главе своих воинств, и где ковались Кольца Власти, Саруман сумел постичь многое из того, что прежде лишь представлял. В первые годы (столетия!) он путешествовал с Синими магами на Востоке; и даже получив во владение Айзенгард, нередко его покидал. Уверен, что он был и в Эрегионе, а возможно и в Мордоре, когда тот ещё оставался покинут своим хозяином (эту теорию, если меня не подводит память, развивают в недавней “Shadow of Mordor”).

   На момент Третьей эпохи, лишь Саурон сохранил рецепт Колец Власти, которым когда-то поделился с эльфийскими кузнецами Эрегиона. Когда его замысел был раскрыт, он хорошо постарался, чтобы всякий свидетель исчез: Эрегион был сожжён, Келебримбор жестоко убит, а все его соратники сгинули вместе с ним. Поэтому Саруман, желая в самом начале лишь лучше понять слабости врага, определённо посетил этот разорённый край. И у нас есть все основания считать, что он там что-то нашёл.

   Кроме Колец Власти, кузнецы Гвайт-и-Мирдайн совершенствовали своё искусство в создании множества Младших колец - слабых, в сравнении со Старшими, но всё ещё несущих в себе толику эльфийского могущества. Как и Старшие Кольца, они были связаны с Единым Кольцом, ведь полагались на искусство, принесённое Сауроном. Я не считаю, что Саруман нашёл одно из Младших колец; но он определённо изготовил такое.

   Он не мог знать рецепт Старших Колец, и тем более не понимал, как было создано Единое, ведь только Саурон мог поведать об этом. Однако, Саруман был невероятно искусен, и, блуждая по руинам Ост-ин-Эдил, столицы Эрегиона, мог найти недостающее знание, чтобы создать собственное кольцо, но лишь слабое, неспособное даже приблизиться к Кольцам эльфов, людей и гномов, не говоря уже о Едином.

   Саруман хвалится своим кольцом, но оно, однако, не делает его сильнее. В силу своей гордыни, которая непомерно росла на протяжении столетий, Саруман спешит объявить себя королём Арды, не завоевав даже Рохан. Кольцо, созданное им, не даёт ему особых преимуществ, лишь немного усиливая его естественный талант. Создание этого кольца - жест обиды и отчаянья, ведь Кольцо, которое он на самом деле желает, вновь и вновь ускользает от него.

   Да, он действительно подражает Саурону в стремлении к Кольцу, так как у Толкина очень силён мотив самоповторяющегося зла; но дело не в одном лишь Властелине Колец. Сильнее, чем зависть к Саурону, им движет ревность к Гендальфу. Саруман всегда подозревал, что Гендальф получил от Кирдана одно из Колец эльфов, и желание обладать тем же сильно съедало его. Он, по справедливости, считал себя первым среди истари, а потому не мог понять, почему Кирдан избрал не его. К тому же, уже подробно описанная мною прежде подозрительность Сарумана (как следствие его собственной скрытности) привела его к мысли, что Гендальф скрывает Единое Кольцо в кармане простака Бильбо.

   Ущемлённое чувство гордости, в купе с манией величия, привели его отчаянной попытке выковать собственное Кольцо. Возможно, он и сам понимал, что создал пускай и искусное, но слабое подобие Единого, но гордыня не позволила бы ему это признать. Он кичился своим Кольцом перед Гендальфам, и считал, что победа уже у него в руках; но Кольцо не спасло Сарумана, потому что было лишь катализатором его собственной мощи. Которую он не только преувеличивал, но ещё и подрастерял. Как и всякий тиран, потерявший связь с реальностью, он проиграл, хотя его положение было более чем выгодным.

   Подтверждением моих слов о том, что Саруман не создал собственное Кольцо (т.е. кольцо, выкованное из его личного могущества, как это сделал Саурон) служит тот факт, что с падением Барад-дура артефакт Сарумана стал простым украшением. Да, он был единственным за четыре тысячи лет, кто сумел повторить творения эльфов Эрегиона; но такие кольца они изготавливали сотнями, без особого для себя труда - не ровня Старшим.

   Не совсем понимаю, что означает авторское "изначально" в вопросе. Арагорн не мог прибегнуть к армии мёртвых раньше, потому клятва была связана с камнем Эрех. Это очень типичный для легенд мотив повторения - ведь он принимает их клятву на том самом месте, где её принимал Исильдур, именно так, как это было три тысячи лет назад. И, что особенно важно - как и Исильдур, он принимает её в час особой нужды, и не смог бы принять раньше (до того, как Саурон начал атаку). Таковы законы ритуала.

   Согласно реалиям книги, мёртвые дошли с Арагорном до Пеларгира, крупнейшего портового города Гондора, и самим своим видом повергли в ужас корсаров - те в страхе прыгали за борт и бежали прочь. Это очень важный момент! - в отличии от фильма, книги не дают подсказок к тому, могло ли оружие мертвецов наносить вред живым. Страх - вот что помогло освободить Пеларгир.

   После этой скорой победы Арагорн получил всё, что желал: путь для подкреплений с юга был открыт, и вскоре ополчение направилось на подмогу Минас Тириту. Мёртвые были отпущены тут же, у стен Пеларгира, и не присутствовали в Битве на Пеленнорских полях. Почему?

   Во-первых, подумайте, могло ли их оружие - страх - разить легионы орков, во главе которых стояли назгул и лично Король-чародей? Могли ли мёртвые, способные напугать слабо организованных и суеверных пиратов, побороть чары, которыми Саурон и Король-чародей контролировали своих подчинённых? Чёрная тень, которой Саурон накрыл Пеленнор, давала оркам силу и бесстрашие. Даже если бы те испугались мёртвых, они бы не отступили, пока с ними был их вождь, и в любом случае эффект не был бы тем же, что при Пеларгире. Неожиданность была бы потеряна, и существовал немалый риск (!), что мёртвые поддадутся увещеваниям уже другого короля, такого же “мёртвого”, как и они.

   Во-вторых, важно понимать, что клятва сработала именно потому, что Арагорн выполнил её условия. Исильдур не требовал от людей гор победить Саурона, но лишь приблизить его падение; и Арагорн позволил им это сделать. Помните, что Арагорн восходит к образу хорошего, справедливого, идеального короля - Карла Великого и короля Артура, Октавиана Августа и других, кого потомки восхваляют за мудрость, великодушие и честность. Арагорн не мог поступить иначе, ибо тогда он бы отступил от своего наследия; Арагорн, сумевший отказаться от тяги к Кольцу и заглянувший в глаза Саурону через палантир, попросту не мог поддаться желанию воспользоваться мертвецами. Он, как истинный король (такой, какими королей рисует предание, и каких желал бы видеть на тронах всего мира сам Толкин), совершил широкий жест, и проявил милость даже к тем из своих законных вассалов, кто когда-то предал корону. Этим он оправдал свою легитимность - очень важное действие для того, кто претендует на власть. Если бы он заявился к стенам Белого города с мертвецами, и не разогнал бы их в дальнейшем, в нём бы увидели не короля, но нового тирана, не способного вести себя как Обещанный король. Арагорн поступил единственно верным образом, освободив своих подданных от вечной муки, и тем заслужил корону.

Что случилось с орками Изенгарда после окончания войны? Остались они самобытным народом или ассимилировались с орками Мордора, а то и с людьми?

   Я бы объединил это с более общим вопросом: люди нередко вопрошают, что стало с орками после Войны Кольца. Обыкновенный ответ будет заключаться в обычном геноциде - тех, кого не перебьют в сражениях, загонят в глубокие пещеры, по возможности их зачищая. Видимо, орки не были уничтожены сразу, и некий след от них сохраняется в позднейшие эпохи, в бестиариях и легендах старой Европы. Уверен, что орки больше не занимали обширных территорий в Четвёртую и дальнейшие эпохи; разве что на Востоке, о котором нам ничего не известно. Однако, лишившись воли Саурона, они уже не представляют собой единую силу. Их легко будет разделить, охотиться на них, и со временем уничтожить. Они уже не соберуться в армии, если только под властью сильного волшебника или особо выдающегося человека. Сказки про одиноких троллей, живущих под мостами - вот и всё, что останется к нашему времени от некогда многочисленной расы.

   Вопрос, однако, относится к Айзенгарду, что кажется мне довольно странным; вероятно, мы снова жертвы кинематографа. На службе у Сарумана действительно были орки, в том числе могучие урук-хай (выведенные, как я не устану напоминать, не им, а Сауроном, пятью столетиями раньше). Они явились к нему с Мглистых гор, ведомые обещанием добычи. Некоторых из орков Саруман (искусный не только в кольцетворении, но и биологии) превращал в некую новую породу, смесь орков и людей. Их, однако, было немного; большинство погибли во время войны, в Рохане или Шире, а остальные вполне могли уцелеть, поскольку походили пусть и на уродливых, но людей. Их смешанное происхождение, возможно, позволяло им плодить потомство с людьми.

   Обычные орки были почти полностью истреблены энтами и хуорнами, и я готов считать, что среди ветвей живого леса не уцелел и единый орк. Кто-то мог бежать старыми путями в горы, но там их жизнь представляла бы вечный страх перед людьми, орлами и гномами. Особенно гномами.

   Едва ли мог возникнуть “самобытный народ”, поскольку оркам, как мы можем судить, понятие народа чуждо. Они - огромная раса, разбитая на тысячи мелких племён, способные объединиться лишь под властью великого властелина. Даже Саурон, лишившись Кольца, не мог полностью контролировать свои войска, а многие орки севера и вовсе были ему неподвластны. Они пребывали в своём диком состоянии, постоянно боролись друг с другом за власть, и довольно плохо плодились, если за их спиной не стоял Тёмный властелин.

   Вопрос о ассимиляции орков тоже поднимается не в первый раз; но в мире Толкина это, похоже, невозможно. Природа орков, созданных исключительно для войны, не позволяет им примириться с миром. Разумеется, изолированные группы орков в горах не станут нападать на укреплённые поселения, но это - не мир, а лишь страх отхватить от противника посильнее. Они продолжат набегать на деревни и грабить корованы, но никогда не смогут вступить в семью свободных народов.

   Увы, но они такие, какими созданы. Впрочем, не стоит их жалеть, потому что у орков, были ли они эльфами или людьми (версии разные), совершенно нет души. Они - даже не животные, но тела, ведомые волей Моргота, или тем, что от неё осталось. Саурон занял вакуум, оставшийся после падения первого Тёмного властелина (вероятно, орков контролировал и Король-чародей), но с падением Саурона они превратятся в совершенно глупых и неконтролируемых созданий. В конце-концов, они станут и впрямь дикими зверьми, изредка наводящим страх на деревенских.

Кто такой Том Бомбадил?

Этот пост - первый из запланированной дилогии, призванной порассуждать о, вероятно, величайшей загадке Арды. Многие об этом спрашивают, и мы посчитали, что вопрос достоин отдельного выпуска. Сперва я намерен обсудить пять наиболее известных теорий, следуя от менее к более правдоподобным. Также, этот выпуск содержит маленький интерактивчик - предлагаю каждому проголосовать в конце за ту теорию, которая вам видится лучшей. Несмотря на то, что я постарался разгромить все.

Напоминаю, что мы с радостью примем ваши вопросы, и наградим те из них, что заслужат одобрение в конкурсе.
Рассмотренные теории:

     - Том - Эру

     - Том - Толкин

     - Том - Вала

     - Том - Майа

     - Том - природный дух

   “Кто есть Том Бомбадил?” Этот вопрос задаёт Фродо, и он не одинок в своём изумлённом любопытстве. Хоббит получает ответ, простой и многосложный одновременно - “Он есть”, - или, чтобы вернее передать ассоциацию, - “Он Есмь”. Он назван Хозяином, древнейшим в Арде, не имеющим Отца, и “пришедшим в мир до Тёмного владыки”. Он имеет безграничную власть над лесом и духами, но власть эта не выходит за пределы маленького мирка. Он не только не подвластен Кольцу, но и не меняется, надев его - качество, недоступное даже майар.

   Толкин отказывался давать ответ на то, кем является Бомбадил. По его словам, “в каждом мире должна быть своя загадка”. Однако, считать, что ответа нет - неправильно. Выслушав ряд теорий, Толкин восклицал в ответ - “Вы совершенно упустили суть!”, и развенчал некоторые версии таким образом, будто сам догадывается об ответе.

   С тех пор многое изменилось; Сильмариллион, известный тогда лишь единицам приближённых, вышел в свет после смерти Толкина, и мир много больше узнал об устройстве Эа. Появились новые теории, куда более достоверные. Но прежде, чем обратиться к ним, следует кратко обсудить уже отвергнутые.

Бомбадил как Творец

   Ответ, прозвучавший в хижине Бомбадила (“Он есмь”), навёл многих на очевидную мысль - на страницах и так довольно христианского романа воплотился сам христианский Бог. “Аз есмь Альфа и Омега, Начало и Конец”. Имя Библейского Бога пишется как Яхве или Иегова - “Тот, кто Есть”. Однако, аллюзия совершенно случайная - о чём Толкин неоднократно заявлял. К тому же, позднее мы узнаём, что Том мало смыслит в Кольце и всей истории вокруг него; для Всемогущего и Всеведущего Бога такое неведение невозможно. К тому же, Толкин - благочестивый католик. Допускать, что воплощение Бога может иметь супругу - сродни ереси (именно ересью было признано арианство, говорившее о человечности Иисуса и его браке с Марией Магдаленой).

   В конце-концов, Толкин заявил совершенно точно - никаких воплощений Бога где-либо в его мифологии нет и не может быть. Толкин подчёркивает, что будучи созданием “без Отца”, Том всё же был сотворён, а библейское “Аз есмь суть” - не то же самое, что “Он есмь”. К концу жизни он начинает работу над “Athrabeth Finrod ah Andreth”, где рассуждает о возможности воплощения Бога в человеческом теле спустя многие столетия. Однако, не заходя дальше идеи, эта мысль всё равно отсылает нас к созданию куда менее таинственному, нежели Бомбадил; разговор между Финродом и Андрет в Первую эпоху шёл ни о ком ином, как о Иисусе из Назарета.

   Вторая “теория Творца” отсылает нас к самому Толкину. Кому то она покажется очевидно абсурдной, но и у неё есть свои поклонники. Однако, она не только не имеет под собой оснований, но и, как в случае с предыдущей, разгромлена самим Толкином. В письме №180, Толкин отвергает идею о том, что он - Гендальф, и вообще какой-либо из персонажей саги: “Я НЕ Гендальф, но всего-лишь  трансцендентный со-творец этого маленького мира. Если кто-то из персонажей и напоминает меня, то это Фарамир; впрочем, мне всё равно не достаёт качества, повсеместного в моём мире (пусть психоаналитики записывают!) - Смелости.” Что важно в этой цитате, так это “трансцендентный со-творец” - т.е. находящийся за пределами мира участник творческого процесса; не стоит забывать, что Толкин, по собственному мнению, лишь записывал то, что, как ему казалось, “когда-то могло быть” - отсюда и понятие “со-творец” (Sub-creator). Отсюда можно сделать простой вывод - Толкин никогда не задумывал вписать себя в историю “изнутри”.

Бомбадил - Вала

   Эта теория значительно стройнее предыдущих. Однако, сильные стороны в ней заметно подавлены слабыми. Том не подпадает под определение того, кто нам известен под словом “Вала”. Все Валар перечислены в Сильмариллионе; единственная пара, отдалённо соотносимая с Томом и его супругой - Ауле и Йаванна, бог-кузнец и богиня-природа. Несмотря на некоторое сходство женской половины, их мужья едва ли похожи.

   Одна из сильный сторон теории в попытке объяснить, как Том избегает влияния Кольца. Если бы он был величайшим кузнецом, то и земные металлы ему могли подчиняться; впрочем, золото - металл Мелькора, а не Ауле. Ещё один аргумент состоит в том, что происхождение от Валар объясняет Безотцовство и титул Древнейшего - но на том аргументы и кончаются.

   Слабостей же у теории больше, чем я мог бы описать. Том слишком малое знает о мире вокруг, чтобы быть одним из величайших Вала. Не оправдывает она и то, как Том относится к Кольцу - с пренебрежением и без интереса. Ауле наверняка бы понял, что держит в руках чудовищное творение собственного ученика. Гендальф же подчёркивает, что стоит только отдать Кольцо Бомбадилу - и тут забудет его и выбросит прочь. К тому же, он не мог быть тем, кто “пришёл в мир до Тёмного Владыки”; Мелькор первым из Валар спустился в Арду, и до него тут не было никого из живущих. Вызывают вопросы и отношения Тома со Старым лесом - они идут в полный разрез с тем, что описано в Сильмариллионе. Ауле не заботят леса; для него они - лишь расходный материал людей и гномов. Том же близок с Лесом, он о нём заботится и ведёт с ним пускай и странную, подчас даже опасную, но дружбу.

   Наконец, на Совете Элронда звучит однозначный вывод - Том не сумеет противостоять Саурону, с Кольцом или без. Гендальф, будучи майа, способен победить Саурона, если сам завладеет Кольцом; в том же состоит стратегия Сарумана. Так неужели Валар не сумеет, овладев Кольцом, сделать то, что под силу Майар? И сам Толкин пишет, что единственное спасение Бомбадила - победа Запада над Сауроном. “Ничего не останется для Бомбадила в мире Саурона”, заключает он. Валар покинули Средиземье, и не вмешиваются в ход вещей; они в безопасности в Валиноре. Но Том в совершенно ином положении.

   Для тех же, кого предыдущие слова не убедили, могу добавить: в Утраченных сказаниях именно Ауле выбирает Сарумана для миссии в Средиземье. Выходит, он не только остаётся в Валиноре, но и полностью осознаёт угрозу Кольца, созданную его учеником. Он выбирает лучшего из своей свиты - того, кто прекрасно знает природу Колец; и, как это обычно случается, тот заходит слишком далеко. “Если долго смотреть в бездну, бездна начинает смотреть в тебя”; сражаясь с драконами, Саруман сам стал драконом. Едва ли его учитель может после такого заявиться в образе экстравагантного лесного духа, и проявлять совершенное безразличие к Кольцу.

Том - майа

   Эта теория куда как сильнее, но имеет существенные просчёты. Для майар, живших в Средиземье, Том слишком силён. Гендальф часто сталкивался с созданиями, подобными умертвиям, но никогда не производил того эффекта, что имеет один только голос Бомбадила. Гендальф и Саруман творят заклинания, Бомбадил - просто поёт; он песней изгоняет демона не только со своего пути, но и вовсе прерывает его посмертное существование. Гендальф же нуждается в мече и посохе, чтобы убивать обыкновенных орков. Впрочем, это нельзя считать серьёзным просчётом теории; в конце-концов, мы немногое знаем о Мелиан, и десятках безымянных майар, что обитали в Средиземье в разное время.

   Теория трещит по швам, когда речь заходит об отношениях Тома с Кольцом. Том надевает Кольцо, и ничего не случается; его не привлекает идея владеть им, ведь для него Кольцо - пустяк, недостойный внимания. Гендальф, Саруман и даже Саурон вынуждены бороться с Кольцом. Первые противятся его воле чтобы овладеть артефактом либо отвергнуть его; Саурон же прилагает усилия, чтобы удержать власть над своим творением. Толкин пишет, что “Кольцо властно надо всеми, даже над Волшебниками либо Посланниками; и кроме них - над всеми в этой части Вселенной”. Будь Том майа, он бы не сумел избежать этой власти. И, как и в случае с предыдущей теорией, Том проявляет чудовищную для майа неосведомлённость. Даже сумев избежать влияния Кольца, он не мог не почувствовать его природу.

   Наконец, нам мешает и возраст Тома. “Том был здесь до рек и лесов; Том помнит первый дождь и первый жёлудь. Он бродил здесь до Большого народа, и видел приход Малого. Он был здесь... когда эльфы пошли на запад, Том уже был здесь, прежде, чем моря приняли свой облик. Он знает тьму, что была до звёзд, и в которой не было страха - то было прежде, чем Тёмный Владыка пришёл Извне”. Как уже было сказано, Моргот первым явился в мир; лишь потом прибыли Валар, а Майар последовали за ними. В “Измене Айзенгарда” есть фраза Гендальфа, посвящённая Бомбадилу - “Он много старше меня, и наши пути различны”. Выходит, что для Толкина майа Гендальф и некто Бомбадил - существа разного порядка. И даже если допустить, что Бомбадил был первым из майар, а под “приходом” понимать настоящее рождение айнур, то теория всё равно гибнет. Дело в том, что валар первыми были созданы в разуме Илуватара, и лишь затем - майар.

Бомбадил - природный дух

   Прежде эта теория казалась мне лучшей из трёх; впрочем, даже не доходя до темы следующего “выпуска”, мне есть за что её отвергнуть. Многие даже не станут рассматривать теорию всерьёз; образ природных духов существует лишь в черновиках и малой прозе Толкина, в стихах и фольклоре хоббитов. Однако, даже находясь лишь там - они уже часть мира, и Толкин долго пытался привнести их в общую картину, а значит - ему было важно существование неких духов в Арде.

   Вкратце, эта теория относит Тома к одному из двух духов - духу леса и духу самой Арды. Таким образом, вторая версия делает его антропоморфным воплощением самого мира. Сторонники теории отсылают к словам Толкина о том, что “Том - (исчезающий) дух деревень Оксфорда и Бэркшира”. Увы, это лишь пример вырванной из контекста цитаты. Речь идёт о стихе 1934 года - тогда Властелин Колец ещё даже не был начат, Силльмарион имел совершенно иной облик, нолдор звались гномами, а Том являлся лишь аллегорией английской деревни. Войдя во Властелин Колец, Том изменился; взявшись за роман, Толкин уже не применял к Тому слово “дух”.

   Будучи лесным духом, Том становится внезапно логичным. Становится понятно, почему он слабеет за пределами леса - но почему же ему удаётся совладать с умертвиями, вдали от леса, да ещё и так эффектно? В Курганных холмах мы понимаем, что его владение не ограничивается Лесом, но лишь центрируется на нём. Как простой дух леса способен победить могущественных духов, поселившихся в тела древних королей? И если он - дух всей Арды, то почему власть его так коротка, и почему он “не видит дел на Востоке”? Или Мордор - не такая же часть Арды, как Шир? И едва ли дух леса мог видеть мир до первого жёлудя и дождя; И, что куда важнее - до рек и лесов. При этом Лес - злобный и коварный, в противовес вечно радостному Бомбадилу. Том сражается с Лесом (вернее, его частью), и предпочитает общение с людьми, а не кряхтение старых деревьев. Чтобы призвать Тома, нужно обратиться не только к лесу, но также к огню, солнцу и луне; выходит, оставаясь в Лесу, Том связывает себя со всей Вселенной. Он, скорее, не лес и не земля, но нечто большее, обширное.

   Сторонники теории говорят, что как дух природы, Бомбадил свободен от Кольца, так как не имеет фэа-души. Но так ли это? Три Кольца были созданы, чтобы исправить тот вред, который Мелькор нанёс природе. Каждое из Трёх Колец контролировало свою природную стихию: Лотлориэн был сохранён прекрасным благодаря кольцу Галадриэль; кольцо Элронда призвало воды реки на помощь Фродо; и Гендальф сражался с огненным демоном в Мории наравне, потому что имел кольцо огня. Единое же было сильнее прочих, и обладало способностями каждого. Следовательно, и природа не могла остаться ему неподвластной. Именно поэтому, когда Кольцо гибнет, сотрясаются горы Мордора - Саурон создал их так же, как Галадриэль создавала красоту Лориэна.

   Иные скажут, что будучи духом, Бомбадил был чист и отрешён от всего земного. Пускай он и был таким, но такими не были духи: “Чтобы обрести власть над Ардой, Моргот выпустил свою суть в самую плоть Земли - потому что так всё, что жило на Земле, будь то животное, растение или дух, могло быть искажено” - так Толкин пишет в”Кольце Моргота”. Мелькор воплотил себя в физическом мире навсегда, без права отказаться от тела. Так он стал частью физического мира, и всё вокруг с тех пор несёт искажение. Духи - не исключение; Том не может принадлежать к ним, так как совершенно свободен от зла (либо стоит над ним).

   Будучи духом леса, Том не мог прийти в мир до Моргота. Лишь как дух самой Арды он мог существовать до прихода Мелькора. Однако, вернёмся к словам Глорфинделя - “В конце, когда всё падёт, падёт и Бомбадил - Последним, как Первым он пришёл. А затем опустится Ночь”. Саурон стремился покорить мир, но не уничтожить его; почему же тогда Бомбадил должен исчезнуть, если он - дух самой Земли? Одержи Саурон победу, Земля бы продолжила существовать, пускай и в куда более жутком виде. 

   Бомбадил не Бог, не Айнур и не дух. Он - нечто совершенно иное, выходящее за рамки физического мира. А потому, вопрос остаётся открытым - кто такой Том Бомбадил?

   И через неделю я постараюсь дать ответ.

Часть 1

На этот раз подборка вопросов вышла очень разнообразная, а потому мой ответ получился увесистым. Настолько увесистым, что Реактор не в силах его уместить, а потом - я разбиваю его на две части. В этом выпуске мы поговорим и об истории публикаций Легендариума, и о трактовке имён, и о генеалогиях, и об истории Средиземья - и всё это разом! Разве не захватывающе?

Вопросы принимаем по прежнему адресу.

ЧАСТЬ 2 - ЗДЕСЬ. Там же находится и голосование за лучший вопрос.

Список вопросов (Часть 1):

   - Почему Толкина называют Профессором?

   - Происхождение Келеборна, Келебримбора и Гил-галада (осторожно, генеалогии!)

Список вопросов (Часть 2):

   - Кто такие беорнинги?

   - Почему Шир был островком спокойствия? (с картинками!)

Почему Толкина называют Профессором?

   Удивительно, что никто не задавался этим вопросом прежде. Конечно, все мы понимаем, откуда происходит это прозвище - ведь Толкин долгие годы был профессором филологии и всемирно известным специалистом по англосаксонскому языку и литературе. Однако, вопрос, как мне кажется, заключён в другом: как именно это прозвище - с большой, прошу заметить, буквы! - стало полноценной заменой его имени? Ведь мы не пишем - Профессор Толкин (но! - профессор Толкин), а попросту Профессор, в тех случаях, когда могли бы назвать его фамилию или полное имя. Традиция эта, восходящая ещё к тридцатым годам, задолго до его всемирного успеха, столь глубоко устоялась, что в обычной беседе или переписке вы куда чаще встретите прозвище, а не имя или фамилию Толкина.

   А началось всё с подачи издательства, выпустившего в печать первую книгу Толкина о Средиземье - “Хоббита” (а после - и множество других его книг). Все, кто серьёзно изучает Толкина, знают, что с его именем связаны два ключевых издательства - британское Allen & Unwin и американское Houghton Mifflin. Первое ответственно за издание “Хоббита” и “Властелина Колец”; его многолетний глава, сэр Стэнли Анвин, сделал очень многое для того, чтобы книги Толкина вышли в том виде, как того желал автор (хотя часть приложений была исключена из ВК ради экономии, а иллюстрации первое время были чёрно-белыми). Сын Анвина, Рэйнер С. Анвин, ещё будучи ребёнком написал, по заказу отца, первую рецензию на “Хоббита”, за что получил заслуженный шиллинг. Вероятно, если не семья Анвинов, Толкин не вышел бы в свет в те тревожные предвоенные годы, и тем сомнительней, что кто-то другой стал бы публиковать роман в прежде невиданном стиле, раскинувшийся на более чем тысячу страниц печатного текста, во время послевоенной экономии. Вторая компания, в свою очередь, сотрудничала с английским издателем, и перепечатывала его книги для американского рынка. Это была частая практика в те времена - две компании заключали договор, позволявший параллельно печатать одного автора. И если история Толкина в США довольно разнообразна на пиратские и подпольные издания (хотя пост-СССР они заметно уступают), то компания Анвинов контролировала монополию на книги Толкина до тех самых пор, пока не оказалась куплена издательством HarperCollins. С тех пор почти все толкиновские и около-толкиновские произведения в Британии и Европе распространяет именно это издательство; они же выпустили в свет черновики, собранные Кристофером, “Детей Хурина”, “Куллерво”, “Сигурда и Гудрун”, “Аотру и Итрун”, “Берена и Лютиэн”, перевод “Беовульфа” и недавнее “Падение Гондолина”.

   Однако, в 1937 году блестящее будущее было скрыто туманом. Толкин, разумеется, не был первым автором “фентези” (в широком смысле этого слова, к которому можно отнести хоть Гоголя, хоть Лавкрафта), но он был одним из первых, кто проповедовал Мифопоэзию - или, иными словами, мифотворчество. Пожалуй, можно назвать лишь нескольких авторов, кто опередил Толкин в создании собственной мифологии - здесь вспоминаются и античные авторы - Овидий, Платон, комедии Аристофана, Энеида Вергилия - и более поздние классики - Данте, Томас Мур, Джон Мильтон. Но все, как мы можем убедиться, не заходили так далеко в своём творчестве; для большинства из них сотворение мифа было частью философской или политической идеи. Из широко известных современных авторов я могу назвать только Ховарда и его сагу о Конане, а также безумные мифы Лавкрафта. Однако, если Ховард и был популярен у себя в США, то Лавкрафт, как известно, умер прежде, чем была напечатана его первая книга.

   Выходит, издатель столкнулся со сложнейшей задачей - как описать покупателю то, что не имеет зримого аналога? С этим столкнулись и первые критики: большинство из них хвалили “Хоббита”, и даже те, кому он не понравился, признавали, что другой читатель окажется без ума от истории. Но почти все они не находили слов, когда приходилось давать сравнения. Толкина чаще сравнивали по стилю письма, нежели по сюжету истории или её воздействию на читателя. Чаще всего находили сходство с лордом Дансени - фентези-автором, чрезвычайно популярным в Британии первой половины века, но сегодня незаслуженно забытым всеми, кроме английских филологов. Однако, всё чаще и чаще, всплывали сравнения с “Алисой в Стране Чудес” Льюиса Кэрролла - и виновны в этой странной параллели сами издатели.

   С самого начала издательство подчёркивало, что книга написана образованным человеком, не последним в филологической науке - в те времена эта характеристика ещё многое значила для человека читающего. Первые анонсы в издательских буклетах появились за полгода до издания, и по мере того, как книга откладывалась (вышла она в конце сентября), издатель подогревал к ней интерес. В буклете от 3 июля 1937 года мы можем прочесть: “Это книга о приключениях в волшебном мире драконов и гномов, написанная Профессором Оксфорда. Возможно, это новая “Алиса в Стране Чудес”. Именно так, с большой буквы, принято у англичан (и иных англофонов) писать академические звания в связке с фамилией. Но откуда же возникла эта странная параллель с “Алисой”?

   Конечно, наиболее простой ответ состоит в том, что “Алиса” была уже устоявшейся классикой, и хотя у неё мало общего с “Хоббитом”, но для родителей, выбирающих книгу своему ребёнку, это могло стать хорошей рекомендацией. Однако, куда более важно помнить, что Кэрролл, как и Толкин, был профессором Оксфорда - но не филологии, а математики. Это факт, всеобще известный среди читающей публики того времени. Британцы тогда ещё умели гордиться своими писателями, невзирая на их личные качества или взгляды - Кэрролл, Диккенс, Киплинг и даже социалист Уэллс были такой же частью неотъемлемого наследия британца, как его гимн, король и чашечка чая. Пожалуй, лишь одна нация в мире в той же степени неотъемлема от своей книжной культуры, как британцы, и в той же мере обращается (а вернее - обращалась) к своим классикам в момент тяжёлых испытаний, в собственном творчестве, и в обыденной беседе. Сегодня этот момент требует исторического и культурного комментария: но тогда, несомненно, связка “профессор Кэрролл” была столь же устоявшейся, как и “Пушкин - наше всё”.

   Толкин был против этого сравнения, но оно уже вскоре вышло из-под контроля. В анонсе от 4 сентября есть следующие строки:

      “Дж. Р. Р. Толкин - Профессор Оксфорда, который написал эту книгу для собственных детей; Профессор Толкин так же стеснялся публикации, как и другой оксфордский профессор, чья книга - “Алиса в Стране Чудес” - обрела мировую известность…”

   Критики подхватили сравнение, хотя и не все были с ним согласны. Клайв Льюис, автор “Хроник Нарнии” и ближайший друг Толкина, попытался сгладить эту тенденцию в своей анонимной рецензии для газеты “Таймс”:

      “Издатель уверяет, что “Хоббит”, совсем не похожий на “Алису”, напоминает её тем, что создан профессором за игрой. Правда же в том, что оба принадлежат к редкому разряду книг, ничем не похожих, но открывающих нам прежде невиданный мир - мир, который словно жил и до нашего прихода, но без которого, стоит его правильно прочесть, читатель уже не представит самого себя…

      Следует понимать, что эта книга относится к детским лишь потому, что одно из многих прочтений может быть предпринято уже в детстве. “Алису” дети читают с трудом, но над ней веселятся взрослые; в свою очередь, “Хоббит” развеселит своего юного читателя, но лишь спустя годы, на десятое или двадцатое прочтение, они поймут, как много знаний нашли здесь своё отражение, и какая искусная учёность потребовалась, чтобы рассказать историю столь зрелую, и столь дружелюбную, и в то же время столь истинную. Предсказывать - дело опасное: но “Хоббит” легко может стать классикой.”

   Как мы видим, Льюиса больше всего в этом сравнение отталкивала читательская привычка, причислявшая “Алису” к “детским книгам”. И хотя он сам так не считал (а вернее - считал, что все книги, хорошие для детей, хороши и для взрослых, лишённых высокомерия), но всеми силами старался оградить историю друга от репутации “истории для детей”. Думаю, моим читателям знакомо это отношению - подобно тому, как миллионы советских людей “Паустовского не читали - но осуждают”, так и целые литературные жанры, из-за низкопробной массы литературы, оказываются под клеймом “несерьёзного”. На Западе Толкин преодолел это отношение к себе, но на пост-советском пространстве всё ещё сильны стереотипы о нём, как о “низком авторе”; с которыми я, по мере своих сил, пытаюсь бороться и на академическом уровне.

   Поэтому Льюис взял под перо сравнение с Кэрролом, но обратил его в другое русло. Во второй рецензии он постоянно упоминает о том, что Толкин - профессор. Всё чаще это появляется в его и других рецензиях без самой фамилии - не как Профессор Толкин, но просто как Профессор.

   Конечно, с выходом “Властелина Колец” этот эффект был только закреплён. Уже в шестидесятые, с пиратскими изданиями в США, рождается толкиновский бум - и слово Профессор, неизменно с большой буквы, как полноценная замена имени, появляется в публикациях по всему англоговорящему миру, чуть позже перекидывается на Западную Европу, а с Перестройкой и падением Берлинской стены приходит и в Восточную. Уже в ранних русскоязычных публикациях используется “Профессор” - именно так, с уважением и пиететом, называют Толкина первые толкинисты Ленинграда, Москвы и Свердловска-Екатеринбурга.

   Сегодня это уже часть традиции, которая, как и многие другие, уходит корнями достаточно глубоко, чтобы никто не помнил её причин. И до чего же изменился мир с тех пор, если сегодня нам кажется невероятным, что всего восемьдесят лет назад приписка “профессор” могла лучше продать “книгу для детей”?

Если с Келеборном примерно понятно кто он и откуда, то про Келебримбора ничего внятного так и не понял. Вики противоречит сама себе. Можете прояснить для нуба?

   Во-первых, я в абсолютном восторге, если для вас понятно происхождение Келеборна - поскольку для меня это всё ещё загадка. Во-вторых, не стоит считать себя нубом, если вам непонятны вещи, которые сам автор не смог для себя прояснить.

   Вопрос о происхождении Келеборна и Келебримбора (а также Гил-Галада) возник после написания “Властелина Колец”, когда Толкин вновь пытался дописать “Сильмариллион”. Внезапно оказалось, что три могущественных эльфа, сыгравших ключевую роль в истории Второй и Третьей эпох, совершенно не упомянуты в Первую, посколько Толкин “познакомился” с ними лишь когда взялся за эпос о Кольцах Власти. Вопрос с Келеборном действительно проще, поскольку существуют лишь две опубликованные версии, довольно похожие друг на друга. В эссе о Келеборне и Галадриэль (написано вскоре после ВК, опубликовано в “Неоконченных преданиях”), он назван синда из рода Тингола - внуком его брата, Эльмо, сыном Галадона, и братом Галатиля. Эта версия стала основой для генеалогий опубликованного “Сильмариллиона”, но не устроила Толкина. Эльмо не был упомянут за её пределами, что делало его совершенно пустым персонажем.

   Вторая теория, относящаяся к более позднему периоду, относит Келеборна к народу тэлери - тот объявлен внуком Ольвэ, другого брата Тингола, короля тэлери Амана. У него были сыновья, и один из них стал отцом Келеборну. Однако, мой внимательный читатель, не забывай, что у Ольвэ были и другие внуки (среди которых Фингон), и во всяком случае одна внучка - Галадриэль. Таким образом, королевская чета аЛотлориэна приходится друг другу двоюродными братом и сестрой. В другом месте Толкин уточняет, что из-за особенностей эльфийской природы кузены могли становиться супругами, но делали это очень редко.

   Согласно этому варианту биографии, Келеборн обретает большее значение в истории Древних дней, а его любовь к Галадриэль - больший драматизм. Влюблённый в неё, он вынужден встать между нолдор и тэлери во время Первой резни. Келеборн и Галадриэль защищают Алькволондэ от сыновей Феанора, но все их усилия оказываются тщетны. Галадриэль, не желая остаться в стороне, решает покинуть Аман; и Келеборн плывёт с ней, а значит добровольно берёт на себя проклятие валар. Они приходят в Дориат, к своему родичу Тинголу, где, согласно опубликованной версии, должны были познакомиться.

   Эта версия, к которой Толкин склонялся в поздние годы, не была приведена в согласие с “Сильмариллионом” и “Властелином Колец”, а потому Кристофер не стал её использовать.

   Схожей проблемой было и происхождение Гил-галада: последний (четвёртый) из верховных правителей нолдор, он был загадкой для читателя до публикации “Сильмариллиона”, и, как оказалось, даже много лет после. В опубликованном “Сильмариллионе” его отцом назван Фингон - второй из верховных правителей нолдор, т.е. Гил-галад приходится внуком Финголфина и правнуком Финвэ, первого из королей. Однако, это ошибка, совершённая Кристофером и им же признанная. Впрочем, прежде чем раскрыть истину, обратимся к истории вопроса.

   Первое время Толкин считал, что Гил-галад принадлежит к роду Феанора, т.е. является одним из его внуков. В годы написания “Властелина Колец” (сороковые - начало пятидесятых) отцом Гил-галада мог быть Финрод Фелакгунду, сын Финарфина, т.е. Гил-галада - внук Финвэ, и это даёт ему право на столь высокий титул. Уже позднее Толкин размышляет о том, чтобы сделать Гил-галада сыном Фингона; именно эту версию принял Кристофер, когда составлял “Сильмариллион”. Более того - он изменил более позднюю историю об Алдарионе и Эрендис, чтобы соотнести её с опубликованным “Сильмариллионом”.

   Много лет спустя, в “Истории Средиземья”, Кристофер признал свою ошибку. Однако, тогда он ещё не дал однозначного ответа; по его мнению, лучше было оставить происхождение Гил-галада загадкой. Однако, как следует из “Шибболета Феанора”, Толкин был вполне уверен в том, что отец Гил-галада - Ородрет. Сегодня эта версия признана исследователями ключевой, однако, слабо привязанной к опубликованным трудам; так, вопреки “Сильмариллиону”, Ородрет уже не брат Финрода, но его племянник, сын Ангрода.

   Надеюсь, я вас не сильно запутал. Чтобы рассказ был понятен, я предлагаю упрощённую генеалогию двух эльфов. Первая - с Келеборном-синда, вторая - с Келеборном-тэлери.

Версия 1: Келеборн как внук Эльмо и троюродный брат Галадриэль

Версия 2: Келеборн как внук Ольвэ и двоюродный брат Галадриэль

Недельная подборка ответов.

Посылать их всё так же можно через специальную форму, а подписанные участвуют в конкурсе. Раскрывать авторство воспрещено.

Список вопросов:

     - Когда Арагорн получил Нарсиль/Андурил?

     - Чем занимался Трандуил во время войны кольца?

     - Были ли у назгулов доспехи и тела? А корона была только у ангмарца? И в чем заключалась его "магическая" сила, что он назывался Ведьмаком? И не охренел я на количество вопросов? (конкурс)

     - Как бы пошла история, если Король-Чародей не был бы побежден в Битве на Пеленнорских полях? (конкурс)

     - Мог ли К. Чуковский написать Айболита под впечатлением от прочтения книг Дж. Толкина? (конкурс)

   Когда Арагорн получил Нарсиль/Андурил? В фильмах до возвращения короля он ходит с неким обычным мечом и кинжалом. А по книге он встречает хоббитов в Гарцующем пони с обломком меча, но уже под Хельмовой падью - сверкал Андурил ..

   Нарсил, меч Элендила, был одним из символов королевской власти дунэдайн. Он оказался сломан, когда Саурон сразил короля, но именно осколком отцовского меча Исильдур срубил кольценосный палец Врага. После смерти Исильдура на Ирисных низинах, осколки меча вместе с другими реликвиями были принесены в Ривенделл, а затем - в Аннуминас, столицу Арнора. Его короли, а после - короли Артедайна и вожди дунэдайн, хранили осколки меча в величайшем почёте даже после гибели Северного королевства.

   Арагорн II, сын Араторна, как и все вожди до него, получил эту реликвию после смерти отца. В 3018 был созван Совет у Элронда, на который прибыл и сын наместника Гондора Боромир. Он принёс слова о пророческом сне, что увидел его брат Фарамир - “ищи клинок, что был сломан” и “пробудился Исильдура рок”. С этого момента во Властелине колец развиваются две основные сюжетные линии - Фродо-Кольцо и Возвращение короля.

   Элронд, Арагорн, Гендальф, и наиболее осведомлённые из участников Совета восприняли, в отличии от Боромира, обе части пророчества. Перед тем, как Братство Кольца отправилось в путь, меч был перекован. Он должен был служить символом королевского наследия Арагорна - потому что ему предстояло не просто помочь уничтожить Кольцо, но и восстановить свой род на престоле. С тех пор Андурил всегда был с Арагорном - в Мории и на Амон Хен, в Хельмовой пади и во владениях Короля мёртвых, на Пеленорских полях и под Чёрными вратами. Как и задумывал Элронд, этот меч был распознан Врагом, и само его появление сыграло на руку Свободным народам.

   Фильм же опускает эту линию вплоть до третьей части; каким-то образом, Элронд покидает фактически осаждённый Ривенделл, преодолевает огромные расстояния, и в одиночку привозит перекованный меч в Дунхароу. Имеет ли смысл уточнять, что ход это, как минимум, спорный? Однако, у них могли быть на то причины - в том числе потому, что в отличии от книги, кино не стоит усложнять параллельными сюжетными линиями.

   Чем занимался Трандуил во время войны кольца?

   После Битвы пяти воинств, для Лесного королевства наступил период сравнительного мира. Пусть и находясь под постоянной угрозой со стороны Дол Гулдура, Трандуил держал в безопасности границы и дороги своей страны. Именно поэтому в 3018 Т.Э. Арагорн и Гендальф доставили к нему захваченного в плен Голлума, желая спрятать его от Саурона и выведать известное ему. Однако, Голлум бежал; Трандуил отправил в Ривенделл своего сына Леголаса, и тот стал одним из участников Братства Кольца, когда Совет Элронда завершился.

   После этого народ Трандуила оказался под ударом. Изначальным планом Саурона было уничтожить Лориэн и Ривенделл, но теперь, вынужденный считаться с возвращением короля Гондора и вероятным обретением им Кольца, тёмный властелин сменил направление удара - его северные легионы начали наступление по широкому фронту от Лориэна до Эребора, поддерживаемые восточанами и пауками. В тот же день, когда Король-чародей сокрушил врата Минас Тирита, силы Дол Гулдура вторглись в Лориэн и владения Трандуила; восточнее, люди Рун захватили Дэйл и осадили Эребор. Битва под древами обернулась большой кровью, лес оказался в огне, и зарево пожарищ виднелось за многие мили. Наконец, Трандуил одержал верх; в то же время, когда Галадриэль и Келеборн отбросили орков назад к Дол Гулдуру, а затем и сровняли его с землёй, лесной владыка освободил свои земли и потушил огромные пожары.

   Спустя две недели после поражения Саурона, пусть и до финального акта Войны, Трандуил встретился с Келеборном посреди Мраколесья. Они очистили лес от скверны, переименовали его в Эрин Лосгарен, Великое Зеленолесье, и поделили между своими народами на северную и южную часть, которыми и правили с началом Четвёртой эпохи.

   Были ли у назгулов доспехи и тела? А корона была только у ангмарца? И в чем заключалась его "магическая" сила, что он назывался Ведьмаком? И не охренел я на количество вопросов?

Назгул, величайшие из слуг Саурона, давно потеряли связь с реальностью (в буквальном смысле). Они целиком существуют в мире Незримого, вне физических состояний, и потому сами по себе неспособны нанести вред живым, а живые - неспособны нанести вред назгул. Лишь оружие, выкованное для них Сауроном, и зачарованные им черные плащи и серебренные кольчуги способны заключить их в некое подобие плоти. Вне их - они лишь бесплотные духи, невидимые людям.

   Однако, Саурон много сил уделял тому, чтобы поддерживать их в мире Зримого. Облачённые в чёрные плащи, они представали перед живыми тенью, которую можно увидеть; на месте лица иногда загорались в гневе гипнотические глаза, а оружие просто зависало рядом с ними там, где должна располагаться рука. Их реальной природе навредить было невозможно - они оставались бессмертны до тех пор, пока существует Кольцо. Смертный не мог прикоснуться к ним или нанести вред - однако, используя зачарованное оружие эльфов или дунэдайн, эту личину можно было сломать. Тогда они снова становились духами, уносились обратно к Саурону, и тот вновь наделял их "телом".

   Но несмотря на мечи, булавы и клинки, истинная их сила заключалась в другом. Они были окружены аурой ужаса и страха, действующей на всех вокруг. Их Чёрное дыхание было ядовитым, а крик назгул вызывал отчаянье в сердцах живых. С наступлением ночи их сила только возрастала; однако, они не могли навредить поистине бесстрашному созданию. А те, кто был особенно велик духом, и сам мог заглянуть в Незримое (будь то благодаря своим талантам или с помощью Кольца) - могли увидеть их истинное, смертное обличье. Там они были королями, в венцах и одеяниях своего народа; однако, лишь Королю-чародею позволено было являться в короне пред живыми. Саурон желал прервать всякую связь назгул с их прошлыми жизнями, с их былыми подданными и с их родиной - а потому он обезличил их, сделав отдельным "народом", с Королём-чародеем во главе.

   Многие из них были чародеями, а их вождь - король Ангмара - вошёл в историю именно под таким прозвищем. Кроме привычного арсенала назгул, он одним лишь своим голосом надломил врата Минас Тирита, сломал клинок Фродо, призывал огненный меч, и свершил множество чёрных деяний прежде. Точно трактовать его титул нельзя за отсутствием какой либо предыстории. Одна теория гласит, что из всех назгул, ангмарец и вправду был больше других искушён в тёмной мастерстве - вероятно, ещё до того как стать призраком. Вторая версия может объяснять это фольлорной традицией - подобно тому, как князь Всеслав Брячиславович был прозван Всеславом Чародеем за свою хитрость, проворство, силу и сопутсвтвующие его жизни загадочные события, - так и ангмарец мог войти в предания чародеем и ведьмаком из-за своей особой, пугающей и зловещей роли в событиях Третьей эпохи.

   Как бы пошла история, если Король-Чародей не был бы побежден в Битве на Пеленнорских полях?

   Вопрос, требующий уточнения. Как уже было сказано в предыдущем, назгула нельзя убить; сражённый зачарованным клинком, а затем потерявший форму от руки Эовин, он лишь отправился обратно к Саурону за новым обличьем. Лишь скорое уничтожение Кольца не дало ему времени вернуться на поле боя. Следовательно, окажись он не сражённым тогда (что довольно странно, учитывая его уже предначертанную судьбу) - это бы не изменило хода событий. Отступив вместе с остатками армий Мордора, он бы вместе с другими назгул принял участие в битве при Чёрных вратах, а затем - сгинул с Кольцом.

   Однако, если речь идёт о его военном поражении в битве, то вопрос обретает куда более спекулятивный характер. Многое зависит от выбора точки бифуркации - так в фантастике называют момент, где альтернативная история начинает свой отсчёт. Иначе сказанное слово, вовремя принятое решение - всё может посредством “эффекта бабочки” изменить историю мира. На мой взгляд, есть лишь одна серьёзная альтернатива:

   Рохан не приходит на помощь; в отличии от фильма, где Арагорн прибывает на битву с бессмертным войском, книжная версия куда больше обязана своим ходом королю Теодену. Он неожиданным и яростным натиском разделяет на две части войско Мордора, отрезая большую его часть от города. Его тактика, пусть и грубая, но отважная, даёт время до прибытия Арагорна во главе Серого отряда и южных армий Гондора, чтобы затем совместными усилиями отбросить вторую волну нападающих - харадрим. Рохан и вправду мог не явиться - отметём вариант с тем, что он был захвачен Саруманом, так как тогда слишком многое пошло бы иначе. Не сумей Теоден договориться с друэдайн, он бы попросту заблудился, либо оказался в засаде многочисленной северной армии врага. В любом случае, он бы не сумел уже стройным клином врезаться в ряды осаждающих, и попросту бы прибыл на пепелище (сумей до него добраться).

   Итак, Минас Тирит бы оказался захвачен. Белое древо в огне, а род наместников уничтожен. Сумей Арагорн избежать плена или смерти, он бы бежал на запад, собирать вассалов и друзей Гондора как король без короны. Саурон бы не мешкал, и пережившие в тот же день нападение Лориэн, Мраколесье и Эребор, подверглись бы нападению повторно - но уже ослабленные, не выстояли бы. Затем Саурон осуществил бы свой изначальный план, и завоевал Ривенделл. Вскоре Средиземье бы оказалось беззащитным пред ним.

   Однако, Фродо и Сэм имели бы шанс дойти до Ородруина. Все победы Саурона были бы перечёркнуты, и хотя Гондор оказался разорён - Средиземье выстояло из последних сил. Даже без помощи войск Гондора и Рохана при Моранноне, у хоббитов был шанс проскользнуть - особенно, когда Саурон опустошит Мордор для последнего удара по своим врагам. И тогда - всё бы встало на круги своя. Пусть и куда более печальным образом.

   Мог ли Айболит из произведений К. Чуковского быть знакомым с одним из истари или сам Айболит являлся одним из них (Радагаст был сведущ в повадках зверей и птиц)? Если отбросить шутливый стиль детской сказки, из произведения К. Чуковского видно как множество зверей и птиц помогали Айболиту, но, в конце, когда у Айболита не оставалось сил именно орлы(!), как и в произведениях Дж. Толкина. Мог ли К. Чуковский написать Айболита под впечатлением от прочтения книг Дж. Толкина?

Фродо и Сэм в Валиноре

Сегодня подборка довольно сарумано-тематическая: попытался взять несколько вопросов, которые уже давно ждут своей очереди (кстати, очередь тут). Спасибо, что вы с нами.

     - Кто такие южане, массово нахлынувшие в Бри?

     - Что за полу-орки и гоблино-люди служили Саруману?

     - Почему Гендальф сразу не отыскал Голлума? Почему Голлум не отправился в Шир? (конкурс)

     - Мог ли "Роверандом" как-то повлиять на "Властелин колец"? (конкурс)

Причины и предпосылки перехода Сарумана на сторону Саурона.

   Автор прислал два вопроса за раз: вместе с вышеобозначенным был интерес о “иерархии гномов”. Не уверен, что о последнем мне есть что сказать, однако, если автор вопросов мне то позволит, я позднее объединю его со смежными.

   Наиболее полно повод к падению Сарумана описан Толкином в тех черновиках, что составили “Неоконченные сказания”, а именно раздел “Поиски Кольца” (“О Гендальфе, Сарумане и Шире”); часть черновиков вошла в опубликованный “Сильмариллион”. Как известно моему читателю, истари, в числе пяти, явились в Средиземье в образе старых волшебников, чтобы, мудростью и своей “магией”, помогать народам Средиземья в борьбе с Сауроном. Они избрали себе тела людей, чтобы намеренно ограничить свою силу: в отличие от Саурона, они не должны были раскрывать своё могущество и стремиться к власти.  Вместе с человеческим телом, они подверглись немалым (для ангельского создания) трудностям: познали голод, усталость, радость и печаль, и, что особенно важно - возможность умереть. Как нам известно по истории Гендальфа, истари действительно умирает от смертельных ран, и лишь вмешательство Илуватара, “перехватившего” душу мага, вернуло его в оболочке более свободной и могущественной; Саурону и Саруману в спасении будет отказано, отчего их навеки ослабленные души станут тенями, прикованными к земле.

   Миссия истари была осознанным риском валар. С одной стороны, как создания немалых знаний и могущества, майар могли стать богами среди людей (что и провернул Саурон); с другой, земная оболочка и земные чувства открывали сердца истари мотивам, которые так часто приводят к падению людей - что особенно справедливо, когда сокрытое могущество по-настоящему велико. Так. будучи величайшим, “превосходящим в мощи”, пал, в жажде раскрыть себя, Моргот. Из истари величайшим (по статусу и силе) был Курумо - Саруман из легенд людей. Сферой его знаний, как ученика Аулэ (каким был и Саурон), были Кольца власти - волшебные артефакты, в которых создатель своим мастерством заключал великую силу: и чем выше было мастерство, тем больше Кольцо усиливало своего носителя. Допускаю, что корни падения крылись уже здесь. Саруман, зная о судьбе величайшего кольценосца - Саурона, - намеренно изучал всё, что мог отыскать о природе Колец ещё до своего прихода в Средиземье. И хотя Толкин определённо говорит, что сперва у Сарумана были благие мотивы, но бездна, как известно, часто смотрит на тебя в ответ.

   Из всех магов, кроме лишь Гендальфа, все так или иначе провалили свою задачу. Вопрос вызывает судьба Синих магов, ибо Толкин так  и не решил, смогли ли они спасти от Саурона Восток, или же сами стали правителями в тех землях. Однако, сама эта тенденция - верный знак того, сколь призрачным с самого начало было всё предприятие. Саруман первые полторы тысячи лет провёл вместе с Синими магами на Востоке, куда, по их убеждению, вели следы Саурона. Однако, когда тень поднялась над Дол Гулдуром, маг вернулся, и провёл ещё некоторое время в архивах Минас Тирита, где, вероятно, и узнал о том, что в башне Ортханк может скрываться забытый палантир. С дозволения наместника Гондора и роханского короля, он стал хозяином Айзенгарда, где продолжил свои изыскания.

   Однако, кроме новых владений, Саруман обнаружил на западе Средиземья, к своему неудовольствию, Гендальфа, ставшего тогда живой легендой среди эльфов, людей, гномов и хоббитов; особенное раздражение у Сарумана вызывали последние. Он искренне полагал, что лучше других служит общему делу тем, что изучает оружие Врага, а в Гендальфе видел лишь нелепого бродягу, который, не сделав ничего на благо миру, остаётся этим миром любим. Саруман, превосходивший Гендальфа в полномочиях и доступной ему силе, завидовал, совершенно пушкинской завистью Сальери, властью (именно властью, как полагал Саруман!) над сердцами. Саруман, обладатель чарующего голоса, всё чаще использовал его чрезмерно, создавая вокруг себя некое подобие двора. Он всё чаще вёл себя заносчиво с Гендальфом, и показательно пренебрегал его словами и советами; хотя на самом деле, он внимательно запоминал каждую деталь, подозревая, что Гендальф скрывает что-то от Совета.

   Как и всякое низкое чувство, зависть Сарумана не лишена комизма. Гендальф всё чаще появлялся, раскуривая хоббичий табак, а о самих хоббитов отзывался с великим восторгом. Саруман, подозрительный к такому вниманию, сам отправился в Шир в образе седого старика, и путешествовал по нему до тех пор, пока не знал в мельчайших подробностях всю округу, каждый холм, и всякое место, достойное внимания. Однако, пусть и не выведав, что Гендальф скрывает от него в этой стране, Саруман из любопытства прикупил себе табака - и, вероятно, в некоторой степени на него подсел.

   Он курил скрытно, стараясь, чтобы никто - особенно Гендальф! - об этом не узнал. Больше всего он боялся, что иные будут смеяться над ним, решив, что тот, завидуя Гендальфу, подражает ему в привычках - разве не прекрасное знание человеческой психологии проявляет здесь Толкин? Как бы то ни было, Саруман наладил тайную торговлю с Широм, закупая (вероятно, через своих союзников) табак у фермеров. Однако, Гендальф всё равно обо всём прознал.

   В это время (ещё до событий, описанных в “Хоббите”), Саруман находит на след Кольца. Изучив множество манускриптов, которыми был богат Ортханк, он узнаёт каждую деталь о последнем дне Исильдура, и определяет точное место в течении Андуина, где тот утратил Кольцо. Зависть к Гендальфу порождает в нём недоверие: даже в его частом молчании он находит свидетельство заговора. Наблюдая, как Гендальф близок к эльфам, Саруман сближается с людьми. Со временем он делает естественный вывод - Гендальф сам ищет Кольцо, а из этого следует, что Саруман должен (ко всеобщему благу) разыскать его первым.

   Всякий раз, когда Белый совет обращает внимание на район сарумановых поисков, волшебник противится действиям. Так, он отказывает Гендальфу в атаке на Дол Гулдур, уверенный, что тот лишь желает подобраться к Андуину: заговорщик и в других видит заговорщиков. На том собрании между волшебниками происходит стычка: Саруман отчитывает Гендальфа за то, что тот курит, пока говорят другие. Гендальф же, подозревая нездоровый интерес Сарумана, после короткой перепалки, пускает несколько дымных колец в его сторону: очевидный намёк, сыгравший роковую роль. Гендальф, с одной стороны, лишь предупредил Сарумана, что всем известный его усилия по поиску Кольца; Саруман же решил, что ему брошен вызов. И хотя Гендальф до последнего не верил в измену Сарумана, списывая всё на ревность, он решился проверить собственные догадки о Кольце.

   Следует ли говорить, что когда Кольцо обнаружило себя в Шире, Саруман, ослеплённый завистью и гордыней, убедил себя в том, что Гендальф с самого начала скрывал Кольцо у хоббитов. Уверенный, что против него уже давно играют свою партию Гендальф и эльфы, он делает смелый шаг, и посредством Радагаста, заманивает Гендальфа в ловушку, а свою башню превращает в твердыню. С этого момента, чувствуя себя обманутым, он решает играть в открытую, и, воспользовавшись палантиром, заключает союз с Сауроном.

   Возвращаясь к вопросу, следует уточнить, что Саруман никогда не был верен своему союзу. С самого начала он обратился к врагу, поскольку был убеждён, что против него уже давно ведёт борьбу альянс Гендальфа. Он, завистливый и не желающий уступать, уподоблялся, с одной стороны, совершенно незначительным чертам Гендальфа (образ, власть над сердцами, табак), и, с другой, уподоблял его себе. Все свои мотивы, желания и страхи он переносил на конкурента. Единственным способом борьбы против сильного врага он видел лишь союз с другим врагом, пусть и временный.

   Все отношения Сарумана с Сауроном сводились к тому, чтобы те общим ударом сломили два сильнейших государства запада - Рохан и Гондор, которые, будучи атакованы по отдельности, неизбежно бы объединились: Гондор не мог прийти на помощь Рохану, скованный по своим восточным границам, а Рохан не мог явиться в Гондор, ослабленный, а затем (в теории) подчинённый Саруманом. Сам волшебник уделил бы это время тому, чтобы сковать движения Братства (что ему несколько раз удалось) и выхватить у него Кольцо (что почти было сделано). Однако, побег Фродо и Сэма, и последовавшее за этим поражение в Рохане, привело к первому краху Сарумана. Саурон, подозревавший Сарумана в скрытых мотивах, был так напуган хоббитами в Айзенгарде, что отправил к твердыне одного из назгул, чтобы проверить, не захватил ли тот Кольцо. Можете представить себе, какой это был стресс даже для майа. А ведь он ещё не догадывался, что скоро узнает о возвращении Короля… Сильнейшим оружием против Саурона, как не странно, был страх, вынуждавший его к поспешным решениям.

   Пленённый в Ортханке, Саруман подготовил новый план - но то был не план великого волшебника, сравнимый с возвращениями Саурона, а обыкновенная месть. Он окончил свою земную жизнь не так, как подобает майя - убитый собственным слугой, сгорбленный, лишённый власти и посоха. Однако, его история в контексте Легендариума очень показательна, так как он представляет собой наиболее человечный пример зла. Его падение совершенно понятно и, к сожалению, имеет немало примеров в истории. Талантливый, чрезвычайно умный, но подверженный зависти и гордыни - именно он, а не Саурон, как мне видится, настоящий антагонист “Властелина Колец”. Ибо если Тёмный властелин - пример падения ангела, то Саруман, пусть и существо того же порядка, слишком уж человечен. И его тяга к “прогрессу”, который на деле - дым фабрик, и его вера в свою непогрешимость, которое так часто сопровождает засидевшихся во власти - так актуально, не правда ли?

Видя, что армии его гибнут, а мощь слабеет, Мо́ргот дрогнул и не посмел выйти сам. Но в последней отчаянной схватке бросил он на недругов давно заготовленные силы: из глубинных подземелий А́нгбанда вырвались крылатые драконы, доселе невиданные. И столь сокрушителен и стремителен был натиск чудовищной стаи, что отступило воинство Ва́лар – ибо драконы налетели, точно огненный смерч, и грохотал гром, и сверкала молния.

Но вот в ореоле белого пламени явился Эаре́ндиль; и к Ви́нгилоту слетелись все грозные птицы небес, а вёл их Торо́ндор; целый день и целую ночь в воздухе продолжалась битва, и исход её оставался неясен. Перед самым рассветом Эарендиль сразил Анка́лагона Чёрного, величайшего из драконов крылатого воинства, и сбросил его с небес; и пал он на твердыни Тангоро́дрима, и сокрушил их своею тяжестью.

— «Сильмариллион», «Квента Сильмариллион», глава 24: «О плавании Эарендиля и Войне Гнева»