эарендил и мелькор

После долгого молчания - очередная (надеемся, что ожидаемая) подборка ответов.

За это время ничто не изменилось - Вы присылаете нам вопросы, мы публикуем ответы. Те, кто желает поучаствовать в маленьком конкурсе, могут подписать свой вопрос реакторским ником. Не забудьте проголосовать в конце поста!

Итак, к списку кораблей:

     - Осветите, пожалуйста, вопрос ударений в именах собственных.

     - Известно ли что-нибудь о семье Фродо?

     - Откуда у людей из Вселенной Арды были технологии для постройки мегалитических сооружений? (конкурс)

     - Что означают "цвета" магов? (конкурс)

     - Как в Средиземье создавали карты? Кто были основными/лучшими картографами? Были ли те, кто исходил все Средиземье вдоль и поперек? (конкурс)

У меня не вопрос, а просьба. Осветите, пожалуйста, вопрос ударений в именах собственных. Мир точно стал бы чуточку лучше, если бы в нём стало меньше упоминаний Моргóтов, Саурóнов, Финголфи́нов, и всех их коллег по несчастью.

(ОСТОРОЖНО, ФОНЕТИКА!)

   В вопросах ударений всё на удивление просто - особенно для тех, кто изучал латынь. Именно оттуда (как и многое в квенья) Толкин позаимствовал систему ударности. Она универсальна для квенья и синдарина, и, вероятно - для тэлерина. Совершенно иная история с адунаиком, чёрным наречьем и кхуздулом, но и названий на этих языках известно куда как меньше.

   В двусложных словах ударение всегда будет на первом слоге: Ва’лар, Ме’лькор, Мо’ргот, А’йнур, Ба’лрог, Ми’нас Ти’рит, Ба’рад Э’йтель, О’ртханк и т.д. Это относится как к именам собственным, так и к простым словам - pa’rma, si’lmo, e’stel.

   Многосложные слова имеют два принципа ударности. Первый - с ударением на предпоследний слог - если слог состоит из дифтонга (Valara’uko - балрог, Ingala’urё - Финарфин), долгой гласной (Elenta’ri), либо имеет сочетание двух и более согласных (Финго’лфин,  vire’ssё - апрель; Иси’льдур).

   На третий слог с конца ударение падает в том случае, если в предпоследнем cлоге – краткая гласная, и этот предпоследний слог заканчивается на гласную или на одиночную согласную (Гала’дриель, Келе’бримбор, О’ромэ).

   В поэзии эльфов часто встречается двойная ударность: для текста, который читается нараспев, это вполне допустимо. Таким будет слово “o’roma’rdi” в песни Namariё. В остальном, квенья и синдарин не знают исключений.

Фродо вроде бы приходится Бильбо племянником. А известно ли что-нибудь ещё о семье Фродо? Например, куда делись его родители? Видимо, их фамилия переживает упадок, раз остались только он и его пожилой дядя.

(ОСТОРОЖНО, ГЕНЕАЛОГИИ!)

   Семейство Бэггинсов возникает в истории Шира лишь спустя тысячу лет от основания края. Их патриархом был Бальбо; он не принадлежал к “аристократам” из племени бледнокожей, и не был из “дикарей” стуров. Бальбо - самый обыкновенный мохноступ, т.е. хоббит “среднего класса”. Неизвестно, как он сумел стать богатейшим хоббитом Шира и заслужить право на собственную фамилию (хоббиты в этих вопросах были очень консервативны). Он сказочно разбогател (уж не разграбив ли логово дракона, как его потомок в будущем?), обустроил Бэг-энд, и стал отцом пяти детей - род Бэггинсов продолжили трое сыновей и две дочери. Или не совсем так?

   Увы, но количество детей слабо увязывается с продолжением благородной фамилии - и совершенно не важно, много ли этой фамилии веков, или она только возникла. Дело в том, что имя отца передаётся исключительно по мужской линии. Существуют лишь крайне редкие исключения - в том числе в генеалогии Бэггинсов - когда бы дочь могла сохранить фамилию отца и передать её своему ребёнку. Даже в реальной истории матрилинейные браки - крайняя редкость. По матери определяют разве что кошерного еврея, а некоторые локальные культуры лишь в случае войн и утраты генофонда позволяли женщинам становиться во главе семьи.

   Таким образом, две дочери Бальбо уходят из семьи, и несут уже совершенно иные фамилии. К моменту рождения Бильбо одна из этих линий оборвалась, а другая - стала совсем далёкой от Бэггинсов семьёй. У старшего сына Бальбо - Мунго - также было три сына и две дочери. Старший - Бунго - взял в жёны прославленную Беладонну Тук. Их сын Бильбо Бэггинс ушёл за Море, так и оставшись бездетным. Средний сын Мунго - Лонго - сошёлся с Камелией Саквилль, последней наследницей богатого рода. Так она была последней в своём роду, ей позволялось сохранить фамилию; последним отпрыском Саквилль-Бэггинсов был бездетный Лото, убитый и съеденный (?) Гримой. Младший сын Бинго вышел за Чику, последнюю из рода Чабб; их семья Чабб-Бэггинсов прервалась на единственной внучке.

   Младший сын патриарха, Ларго, был дедом бездетной Доры, Дрого (отца Фродо), и Дудо, чья единственная дочь вышла замуж за Боффина. Как известно, Фродо был одинок; как и Бильбо, он ушёл за Море бездетным. Его родители, Дрого и Примула, утонули во время речной прогулки прежде, чем родить ему брата или сестру.

   Единственная ветвь Бэггинсов сохранилась в роду среднего сына Бальбо, Понто. У его внука было двое сыновей и дочь - все они, вместе со своими семьями, были на вечеринке у Бильбо. От этой же ветви пошли смешанные семьи Бэггинсов с Туками и Брэндибаками - среди них Пиппин и Мэрри.

Откуда у людей из Вселенной Арды были технологии для постройки мегалитических сооружений, ведь если верить тому, что было сказано в ВК особой магией или технологиями они не обладали?

   Вопрос технологического развития Арды достаточно часто вызывает споры; происходит это оттого, что люди слишком очевидно воспринимают слова Толкина о том, что Арда - это Земля шесть тысяч лет назад. Речь идёт лишь о датировке (к тому же, довольно условной), но не о уровне развития. Толкин пишет не о культуре времён неолита, но о легендарной истории того времени, когда ещё только зарождались цивилизации Двуречья и Египта. Достаточно обратиться к простому библейскому сюжету о Вавилонской башне, чтобы понять - люди всегда воспринимали историю как спираль, которая снова и снова отбрасывает людей назад. Таким же броском в прошлое был Великий потоп, уничтоживший целые цивилизации задолго до Вавилона; точно так же Платон описывает чудеса Атлантиды, которая намного превосходила в развитии Грецию. Если обратиться к реальной истории, то таких примеров - уйма. Всякий раз, когда гибла великая цивилизация, на её обломках обнаруживались дикари. Падение Рима - ярчайший пример, но были и куда более катастрофичные.

   Следует также уточнить, что понимается под мегалитами. В древнейшей своей форме они известны людям неолита, когда и создавались большинство дольменов Европы. Среди них - и грандиозные строения наподобие Стоунхенджа. Аналог мегалитической культуры у Толкина - дикари друэдайн, воздвигнувшие множество каменных изваяний на своей земле; были свои мегалиты у гномов, эльфов и даже орков.

   Если же речь идёт и мегаломанской архитектуре - Пирамидах Египта, Зиккуратах Востока и величии римской инженерии - то вопрос ставится уже иначе. Нуменор был на пике технологического могущества незадолго до своего Падения; их корабли строились из железа, а заправлялись углём. Черновики дают намёк на примитивные пороховые ракеты и зачатки воздухоплавания. С приходом Саурона, всё это было обращено на войну.

   Их архитектура не знала равных на свете. Они имели сотни лет мира и процветания, и потому смогли достичь совершенства во многих науках. Строительство Храма в Арменелосе сравнимо с Дворцом Советов Сталина или Народным Залом Гитлера - второе особенно подходит для сравнения, ибо также увенчано огромным куполом. Купол нуменорского Храма был больше, нежели в соборах Святой Софии или Святого Петра - ничего подобного мы не строим и сейчас.

   Гондор был тенью былого величия; вернее всего подойдёт сравнение с Византией, наследницей Рима на востоке. Именно с ней сравнивал Гондор сам Толкин - он также лишился своего западного брата (в лице Арнора), веками отбивал восточные атаки на Средиземье-Европу (только лишь турки и арабы оказались заменены на орков), а блистательный Минас Тирит-Константинопль последние свои годы проживал в ностальгии о былом величии, не особо веря в будущее. Изменён лишь финал; Константинопль пал под натиском восточных орд, и те хлынули в Европу. Гондор же вернулся к жизни вместе с Королями.

   Да, Византия была тенью Рима - но даже тень его была внушительней любой державы мира. Пока ещё кровь дунэдайн была сильна, гондорцы возвели свои великие города как памятники былому могуществу. Но их род угасал, линия королей прервалась, и остались лишь следы прежних лет - могучие стены столицы, грандиозные руины Осгилиата, и невообразимые громады Аргоната. Римские акведуки остались стоять, но никто не знал, как ими пользоваться.

   А что до мира вокруг - только лишь гномы достигли подобного мастерства, но и их век подошёл к концу. Таков грустный мотив, пронизывающий все работы Толкина - мир увядает, прошлое гибнет, и то, что было памятником, становится простым камнем; то, что имело смысл, становится пустышкой; мир, который чем то даже превосходил наш, становится всего лишь легендой.

Есть Гендальф Серый, Саруман Белый, а еще Радагаст Бурый (Коричневый) и пара синих магов. Так что означают "цвета" магов? Почему Гендальф поле возвращения стал Белым? И какого цвета должен быть Саурон?

   Цвета магов-истари были исключительно способом внешне разграничить их роль внутри ордена. Толкин никогда не объясняет смысл, стоящий за каждым из цветов - мы можем лишь выдвигать ассоциативные теории, но оснований тому не найти. На западе распространена теория, крайне слабо привязанная к канону, согласно которой цвета связаны с Валар-покровителями. Куда вероятней привязка к “стихии” и иерархии.

   Белый цвет Сарумана был как-то связан с его ролью лидера и мудреца; начав собственную игру, он стал многоцветным - и этим желал выказать свою власть над куда большим, нежели ему было дано. Серый плащ Гендальфа - традиционный элемент легенд и мифов, атрибут странника и скитальца, восходящий к Одину и Мерлину. В то же время - это элемент дурного предзнаменования, к чему и отсылает Грима. После своей жертвы, Гендальф принял белое одеяние не только как новый глава Ордена, но и как прошедший Очищение и Воскрешение/Возвышение.

   Бурый цвет Радагаста - отсылает к его связи с природой и землёй, а голубые цвета Алатара и Палландо… ну, тут уж вариантов уйма, на самом деле. Синий-голубой - это и блуждания, и бескрайние просторы, и многое другое.

   Последний же вопрос удивителен. Саурон - не истари, и относить к нему цветовую палитру ордена магов нельзя, ибо он в нём не состоит. Впрочем, цветовые ассоциации возникают всё равно - и Саурон многим запомнился как Багровое око на Чёрном знамени.

Как в Средиземье создавали карты? Кто были основными/лучшими картографами? Были ли те, кто исходил все Средиземье вдоль и впоперек?

   Вопрос географии уже давно и долго растёт в полноценный выпуск; однако, не вдаваясь в подробности тектоники и геологии, которым время ещё придёт, можно ответить на этот вопрос в отдельности.

   Карты были известны Средиземью ещё в древности. Когда Феанор спустился на берег со своим мятежным народом, им помогали карты, составленные ещё во времена Великого похода; но то были лишь грубые наброски. Затем карты служили в первую очередь орудием войны. Все усилия нолдор были направлены на победу над врагом; карты запечатлели реки и леса, горные пики и важные проходы - всё, что требуется при обороне и нападении. Прочие эльфы не мыслили дальше своих владений; лишь тэлери совершали плавания дальше Белерианда, но взор их был устремлён на Запад. Многие сгинули, так и не обнаружив пути в Валинор. Эльфы странствовали по миру, общались с гномами и людьми, но не превращали это в науку. Они бродили, потому что такова их природа, но вовсе не из любопытства.

   Всё изменилось, когда народ огня развязал войну возникла империя Нуменора. Именно любопытство двигало ими, а также смертность - осознавая конечность своей жизни, они мечтали как можно большее свершить. Великий враг - Моргот - был заточён, и потому подвигом для нуменорца стало покорение бескрайнего моря. Они плавали к берегам Средиземья, заводили дружбу с дикарями, строили временные гавани, а позднее - города на побережье. Они забредали всё южнее, но редко уходили вглубь суши.

   При Альдарионе, короле-мореходе, была основана Гильдия путешественников. Её штаб-квартира расположилась на корабле, что плавал от одной гавани Нуменора к другой, а участники Гильдии совершали отчаянные походы в неведомые страны Юга. Немногое сохранилось о тех годах, но именно благодаря плаваниям Нуменора нам известны очертания древнего мира. Они не только доплывали до места, что позднее станет Мысом Доброй надежды, но и заплывали дальше - к обратному океану, к восточному берегу Средиземья (аналог Китая и Индии).

   Тогда и возникла карта в современном понимании - нуменорцы наносили на бумагу или кожу очертания берегов, моря и реки. Иногда на карты попадали чужеземные державы, и дикие племена. Мир выходил далеко за рамки Нуменора и известного нам Средиземья; увы, но все данные о могучих империях и диковинных краях погибли с островом.

   Картография сохранялась в Гондоре, но то вновь была необходимость. Карты провинций помогали собирать ополчение и налоги, а карты окружных земель - выбирать место сражений и подбирать выгодных союзников. Картами баловались хоббиты, любившие исследовать свой край - но то было лишь хобби, и единицы выходили за пределы Шира. Эльфов-мореходов всё также волновал лишь один путь - на Запад - и потому карт они не имели. Нолдор Ривенделла хранили древние карты в библиотеках, но мало кто видел их, и тем более мог прочесть. Благородная наука ушла в забвение, и лишь изредка карты всплывали в истории.

Часть 1

На этот раз подборка вопросов вышла очень разнообразная, а потому мой ответ получился увесистым. Настолько увесистым, что Реактор не в силах его уместить, а потом - я разбиваю его на две части. В этом выпуске мы поговорим и об истории публикаций Легендариума, и о трактовке имён, и о генеалогиях, и об истории Средиземья - и всё это разом! Разве не захватывающе?

Вопросы принимаем по прежнему адресу.

ЧАСТЬ 2 - ЗДЕСЬ. Там же находится и голосование за лучший вопрос.

Список вопросов (Часть 1):

   - Почему Толкина называют Профессором?

   - Происхождение Келеборна, Келебримбора и Гил-галада (осторожно, генеалогии!)

Список вопросов (Часть 2):

   - Кто такие беорнинги?

   - Почему Шир был островком спокойствия? (с картинками!)

Почему Толкина называют Профессором?

   Удивительно, что никто не задавался этим вопросом прежде. Конечно, все мы понимаем, откуда происходит это прозвище - ведь Толкин долгие годы был профессором филологии и всемирно известным специалистом по англосаксонскому языку и литературе. Однако, вопрос, как мне кажется, заключён в другом: как именно это прозвище - с большой, прошу заметить, буквы! - стало полноценной заменой его имени? Ведь мы не пишем - Профессор Толкин (но! - профессор Толкин), а попросту Профессор, в тех случаях, когда могли бы назвать его фамилию или полное имя. Традиция эта, восходящая ещё к тридцатым годам, задолго до его всемирного успеха, столь глубоко устоялась, что в обычной беседе или переписке вы куда чаще встретите прозвище, а не имя или фамилию Толкина.

   А началось всё с подачи издательства, выпустившего в печать первую книгу Толкина о Средиземье - “Хоббита” (а после - и множество других его книг). Все, кто серьёзно изучает Толкина, знают, что с его именем связаны два ключевых издательства - британское Allen & Unwin и американское Houghton Mifflin. Первое ответственно за издание “Хоббита” и “Властелина Колец”; его многолетний глава, сэр Стэнли Анвин, сделал очень многое для того, чтобы книги Толкина вышли в том виде, как того желал автор (хотя часть приложений была исключена из ВК ради экономии, а иллюстрации первое время были чёрно-белыми). Сын Анвина, Рэйнер С. Анвин, ещё будучи ребёнком написал, по заказу отца, первую рецензию на “Хоббита”, за что получил заслуженный шиллинг. Вероятно, если не семья Анвинов, Толкин не вышел бы в свет в те тревожные предвоенные годы, и тем сомнительней, что кто-то другой стал бы публиковать роман в прежде невиданном стиле, раскинувшийся на более чем тысячу страниц печатного текста, во время послевоенной экономии. Вторая компания, в свою очередь, сотрудничала с английским издателем, и перепечатывала его книги для американского рынка. Это была частая практика в те времена - две компании заключали договор, позволявший параллельно печатать одного автора. И если история Толкина в США довольно разнообразна на пиратские и подпольные издания (хотя пост-СССР они заметно уступают), то компания Анвинов контролировала монополию на книги Толкина до тех самых пор, пока не оказалась куплена издательством HarperCollins. С тех пор почти все толкиновские и около-толкиновские произведения в Британии и Европе распространяет именно это издательство; они же выпустили в свет черновики, собранные Кристофером, “Детей Хурина”, “Куллерво”, “Сигурда и Гудрун”, “Аотру и Итрун”, “Берена и Лютиэн”, перевод “Беовульфа” и недавнее “Падение Гондолина”.

   Однако, в 1937 году блестящее будущее было скрыто туманом. Толкин, разумеется, не был первым автором “фентези” (в широком смысле этого слова, к которому можно отнести хоть Гоголя, хоть Лавкрафта), но он был одним из первых, кто проповедовал Мифопоэзию - или, иными словами, мифотворчество. Пожалуй, можно назвать лишь нескольких авторов, кто опередил Толкин в создании собственной мифологии - здесь вспоминаются и античные авторы - Овидий, Платон, комедии Аристофана, Энеида Вергилия - и более поздние классики - Данте, Томас Мур, Джон Мильтон. Но все, как мы можем убедиться, не заходили так далеко в своём творчестве; для большинства из них сотворение мифа было частью философской или политической идеи. Из широко известных современных авторов я могу назвать только Ховарда и его сагу о Конане, а также безумные мифы Лавкрафта. Однако, если Ховард и был популярен у себя в США, то Лавкрафт, как известно, умер прежде, чем была напечатана его первая книга.

   Выходит, издатель столкнулся со сложнейшей задачей - как описать покупателю то, что не имеет зримого аналога? С этим столкнулись и первые критики: большинство из них хвалили “Хоббита”, и даже те, кому он не понравился, признавали, что другой читатель окажется без ума от истории. Но почти все они не находили слов, когда приходилось давать сравнения. Толкина чаще сравнивали по стилю письма, нежели по сюжету истории или её воздействию на читателя. Чаще всего находили сходство с лордом Дансени - фентези-автором, чрезвычайно популярным в Британии первой половины века, но сегодня незаслуженно забытым всеми, кроме английских филологов. Однако, всё чаще и чаще, всплывали сравнения с “Алисой в Стране Чудес” Льюиса Кэрролла - и виновны в этой странной параллели сами издатели.

   С самого начала издательство подчёркивало, что книга написана образованным человеком, не последним в филологической науке - в те времена эта характеристика ещё многое значила для человека читающего. Первые анонсы в издательских буклетах появились за полгода до издания, и по мере того, как книга откладывалась (вышла она в конце сентября), издатель подогревал к ней интерес. В буклете от 3 июля 1937 года мы можем прочесть: “Это книга о приключениях в волшебном мире драконов и гномов, написанная Профессором Оксфорда. Возможно, это новая “Алиса в Стране Чудес”. Именно так, с большой буквы, принято у англичан (и иных англофонов) писать академические звания в связке с фамилией. Но откуда же возникла эта странная параллель с “Алисой”?

   Конечно, наиболее простой ответ состоит в том, что “Алиса” была уже устоявшейся классикой, и хотя у неё мало общего с “Хоббитом”, но для родителей, выбирающих книгу своему ребёнку, это могло стать хорошей рекомендацией. Однако, куда более важно помнить, что Кэрролл, как и Толкин, был профессором Оксфорда - но не филологии, а математики. Это факт, всеобще известный среди читающей публики того времени. Британцы тогда ещё умели гордиться своими писателями, невзирая на их личные качества или взгляды - Кэрролл, Диккенс, Киплинг и даже социалист Уэллс были такой же частью неотъемлемого наследия британца, как его гимн, король и чашечка чая. Пожалуй, лишь одна нация в мире в той же степени неотъемлема от своей книжной культуры, как британцы, и в той же мере обращается (а вернее - обращалась) к своим классикам в момент тяжёлых испытаний, в собственном творчестве, и в обыденной беседе. Сегодня этот момент требует исторического и культурного комментария: но тогда, несомненно, связка “профессор Кэрролл” была столь же устоявшейся, как и “Пушкин - наше всё”.

   Толкин был против этого сравнения, но оно уже вскоре вышло из-под контроля. В анонсе от 4 сентября есть следующие строки:

      “Дж. Р. Р. Толкин - Профессор Оксфорда, который написал эту книгу для собственных детей; Профессор Толкин так же стеснялся публикации, как и другой оксфордский профессор, чья книга - “Алиса в Стране Чудес” - обрела мировую известность…”

   Критики подхватили сравнение, хотя и не все были с ним согласны. Клайв Льюис, автор “Хроник Нарнии” и ближайший друг Толкина, попытался сгладить эту тенденцию в своей анонимной рецензии для газеты “Таймс”:

      “Издатель уверяет, что “Хоббит”, совсем не похожий на “Алису”, напоминает её тем, что создан профессором за игрой. Правда же в том, что оба принадлежат к редкому разряду книг, ничем не похожих, но открывающих нам прежде невиданный мир - мир, который словно жил и до нашего прихода, но без которого, стоит его правильно прочесть, читатель уже не представит самого себя…

      Следует понимать, что эта книга относится к детским лишь потому, что одно из многих прочтений может быть предпринято уже в детстве. “Алису” дети читают с трудом, но над ней веселятся взрослые; в свою очередь, “Хоббит” развеселит своего юного читателя, но лишь спустя годы, на десятое или двадцатое прочтение, они поймут, как много знаний нашли здесь своё отражение, и какая искусная учёность потребовалась, чтобы рассказать историю столь зрелую, и столь дружелюбную, и в то же время столь истинную. Предсказывать - дело опасное: но “Хоббит” легко может стать классикой.”

   Как мы видим, Льюиса больше всего в этом сравнение отталкивала читательская привычка, причислявшая “Алису” к “детским книгам”. И хотя он сам так не считал (а вернее - считал, что все книги, хорошие для детей, хороши и для взрослых, лишённых высокомерия), но всеми силами старался оградить историю друга от репутации “истории для детей”. Думаю, моим читателям знакомо это отношению - подобно тому, как миллионы советских людей “Паустовского не читали - но осуждают”, так и целые литературные жанры, из-за низкопробной массы литературы, оказываются под клеймом “несерьёзного”. На Западе Толкин преодолел это отношение к себе, но на пост-советском пространстве всё ещё сильны стереотипы о нём, как о “низком авторе”; с которыми я, по мере своих сил, пытаюсь бороться и на академическом уровне.

   Поэтому Льюис взял под перо сравнение с Кэрролом, но обратил его в другое русло. Во второй рецензии он постоянно упоминает о том, что Толкин - профессор. Всё чаще это появляется в его и других рецензиях без самой фамилии - не как Профессор Толкин, но просто как Профессор.

   Конечно, с выходом “Властелина Колец” этот эффект был только закреплён. Уже в шестидесятые, с пиратскими изданиями в США, рождается толкиновский бум - и слово Профессор, неизменно с большой буквы, как полноценная замена имени, появляется в публикациях по всему англоговорящему миру, чуть позже перекидывается на Западную Европу, а с Перестройкой и падением Берлинской стены приходит и в Восточную. Уже в ранних русскоязычных публикациях используется “Профессор” - именно так, с уважением и пиететом, называют Толкина первые толкинисты Ленинграда, Москвы и Свердловска-Екатеринбурга.

   Сегодня это уже часть традиции, которая, как и многие другие, уходит корнями достаточно глубоко, чтобы никто не помнил её причин. И до чего же изменился мир с тех пор, если сегодня нам кажется невероятным, что всего восемьдесят лет назад приписка “профессор” могла лучше продать “книгу для детей”?

Если с Келеборном примерно понятно кто он и откуда, то про Келебримбора ничего внятного так и не понял. Вики противоречит сама себе. Можете прояснить для нуба?

   Во-первых, я в абсолютном восторге, если для вас понятно происхождение Келеборна - поскольку для меня это всё ещё загадка. Во-вторых, не стоит считать себя нубом, если вам непонятны вещи, которые сам автор не смог для себя прояснить.

   Вопрос о происхождении Келеборна и Келебримбора (а также Гил-Галада) возник после написания “Властелина Колец”, когда Толкин вновь пытался дописать “Сильмариллион”. Внезапно оказалось, что три могущественных эльфа, сыгравших ключевую роль в истории Второй и Третьей эпох, совершенно не упомянуты в Первую, посколько Толкин “познакомился” с ними лишь когда взялся за эпос о Кольцах Власти. Вопрос с Келеборном действительно проще, поскольку существуют лишь две опубликованные версии, довольно похожие друг на друга. В эссе о Келеборне и Галадриэль (написано вскоре после ВК, опубликовано в “Неоконченных преданиях”), он назван синда из рода Тингола - внуком его брата, Эльмо, сыном Галадона, и братом Галатиля. Эта версия стала основой для генеалогий опубликованного “Сильмариллиона”, но не устроила Толкина. Эльмо не был упомянут за её пределами, что делало его совершенно пустым персонажем.

   Вторая теория, относящаяся к более позднему периоду, относит Келеборна к народу тэлери - тот объявлен внуком Ольвэ, другого брата Тингола, короля тэлери Амана. У него были сыновья, и один из них стал отцом Келеборну. Однако, мой внимательный читатель, не забывай, что у Ольвэ были и другие внуки (среди которых Фингон), и во всяком случае одна внучка - Галадриэль. Таким образом, королевская чета аЛотлориэна приходится друг другу двоюродными братом и сестрой. В другом месте Толкин уточняет, что из-за особенностей эльфийской природы кузены могли становиться супругами, но делали это очень редко.

   Согласно этому варианту биографии, Келеборн обретает большее значение в истории Древних дней, а его любовь к Галадриэль - больший драматизм. Влюблённый в неё, он вынужден встать между нолдор и тэлери во время Первой резни. Келеборн и Галадриэль защищают Алькволондэ от сыновей Феанора, но все их усилия оказываются тщетны. Галадриэль, не желая остаться в стороне, решает покинуть Аман; и Келеборн плывёт с ней, а значит добровольно берёт на себя проклятие валар. Они приходят в Дориат, к своему родичу Тинголу, где, согласно опубликованной версии, должны были познакомиться.

   Эта версия, к которой Толкин склонялся в поздние годы, не была приведена в согласие с “Сильмариллионом” и “Властелином Колец”, а потому Кристофер не стал её использовать.

   Схожей проблемой было и происхождение Гил-галада: последний (четвёртый) из верховных правителей нолдор, он был загадкой для читателя до публикации “Сильмариллиона”, и, как оказалось, даже много лет после. В опубликованном “Сильмариллионе” его отцом назван Фингон - второй из верховных правителей нолдор, т.е. Гил-галад приходится внуком Финголфина и правнуком Финвэ, первого из королей. Однако, это ошибка, совершённая Кристофером и им же признанная. Впрочем, прежде чем раскрыть истину, обратимся к истории вопроса.

   Первое время Толкин считал, что Гил-галад принадлежит к роду Феанора, т.е. является одним из его внуков. В годы написания “Властелина Колец” (сороковые - начало пятидесятых) отцом Гил-галада мог быть Финрод Фелакгунду, сын Финарфина, т.е. Гил-галада - внук Финвэ, и это даёт ему право на столь высокий титул. Уже позднее Толкин размышляет о том, чтобы сделать Гил-галада сыном Фингона; именно эту версию принял Кристофер, когда составлял “Сильмариллион”. Более того - он изменил более позднюю историю об Алдарионе и Эрендис, чтобы соотнести её с опубликованным “Сильмариллионом”.

   Много лет спустя, в “Истории Средиземья”, Кристофер признал свою ошибку. Однако, тогда он ещё не дал однозначного ответа; по его мнению, лучше было оставить происхождение Гил-галада загадкой. Однако, как следует из “Шибболета Феанора”, Толкин был вполне уверен в том, что отец Гил-галада - Ородрет. Сегодня эта версия признана исследователями ключевой, однако, слабо привязанной к опубликованным трудам; так, вопреки “Сильмариллиону”, Ородрет уже не брат Финрода, но его племянник, сын Ангрода.

   Надеюсь, я вас не сильно запутал. Чтобы рассказ был понятен, я предлагаю упрощённую генеалогию двух эльфов. Первая - с Келеборном-синда, вторая - с Келеборном-тэлери.

Версия 1: Келеборн как внук Эльмо и троюродный брат Галадриэль

Версия 2: Келеборн как внук Ольвэ и двоюродный брат Галадриэль

О том, почему Сталин - не Саурон, и почему Толкин - не фэнтези

Моих рассуждений тут не было чуть ли не полгода, а между тем у Каминного зала 130 подписчиков. Спасибо вам, и особенно - за вопросы и отклик. Задавая первые, вы даёте мне заниматься одним из любимых дел, и всякий раз я сам что-то новое узнаю о творении Толкина. Появляясь в комментариях, вызывая дискуссии и споры, вы доказываете, что это действительно что-то значит.

Прежде, чем вернуться к привычному формату “вопрос-полотно ответов” (или не совсем привычному; в любом случае - вопросы как всегда принимаются здесь), я решил сделать нечто совершенно другое. Формально, нижеследующий текст - это попытка ответить на два особенных вопроса. На деле, это ещё и прощупывание почвы: приемлем ли читателю такой формат.

Покончив с предисловием, обратимся к вопросам:

     1) “Мордор - это аллюзия на СССР?” - и множество иных, подобного содержания;
     2) “Что такое мифопоэзия?” - присланный глубоко мною уважаемым человеком, вопрос этот был куда длиннее, но суть его сводится к этому.

   Оказалось, что вопросы эти в моей голове парадоксальным образом связаны. Я, сколь не пытался, не смог их разделить. Лишь для удобства повествования (всё равно довольно спутанного) мы начнём с первого в списке, обратив его позднее во второй.

   Должен заметить, что тут есть два подхода. Первый - исключительно объективный, основанный на словах и заметках самого Толкина; второй же - более условный, с попыткою проследить скрытые (возможно, и от самого автора) аналогии, или, во всяком случае, заметить любопытные, но случайные совпадения. И хотя я сам предпочёл бы ограничиться первым, но читатель неизбежно подразумевает второе: на такого рода спекуляции всегда есть интерес.

   Вопрос этот, в том или ином виде, задавали Толкину при жизни достаточно часто, чтобы в очередное издание Властелина Колец он включил вынужденное предисловие. Вкратце его суть сводится к следующему: никакой связи между современными автору событиями и его произведением нет и не будет; Властелин Колец - ни в коем случае не аллегория, и аллегорий в себя, по большей части, не включает. Чтобы наглядно это доказать, Толкин предоставляет нам краткое содержание романа, каким бы тот был, окажись он основан на событиях середины двадцатого века. В письмах и иных источниках он неоднократно подчёркивает, что не срисовал Чёрную страну на востоке с Советской империи Сталина. На Востоке, как он справедливо замечает, враг находился не всегда: Древние дни омрачало владычество Моргота на Севере, на севере же располагался Ангмар; были Умбар и харадрим на Юге, то воевавшие с Гондором, то заключающие перемирия; даже Запад бывал источником зла - в священном Валиноре поднял восстание и убивал сородичей Феанор, и западная империя Нуменор (без особой помощи Врага) привела себя к Падению и посеяла в мире противоречивое наследие. Никакой зацикленности на том, чтобы ставить Врага к востоку от основных событий, у Толкина, как мы видим, нет.

   Следует понимать, что на страницах Властелина Колец Саурон предстаёт перед нами не тем сложным, разносторонним персонажем, каким он будет затем в Сильмариллионе и многочисленных сказаниях первых двух Эпох. Властелин Колец - это героический эпос, сосредоточенный не на историчности фактов, не на пересказе всего и вся, но на тернистом пути и великом подвиге героев. В былые времена, до торжества модерна, жанр диктовал соответствующую атрибутику: какой нуар без роковой женщины? Когда речь идёт о героическом, то противник предстаёт по большей части обезличенным (враждебные соседи бургундов в Песни о Нибелунгах, коих сотнями убивал Зигфрид; полчища печенегов в русских былинах), а стоящие во главе злодеи - зачастую, персонификация абстрактного или коллективного (Грендель и его мать в Беовульфе, как воплощение всего злого и противочеловеческого; дракон как воплощение людского порока и сил природы, неизбежности смерти - там же и в Песни; в последней также Атилла, а в латышском эпосе Лачплесис - Чёрный рыцарь, самый страшный среди иноземных захватчиков-немцев). Такой жанр не будет вдаваться в мотивацию и чувства врага (для этого есть иные жанры), потому что задача противника здесь - раскрыть в противостоянии добродетели героя и ценности представленной им культуры.

   Это, кстати, и ведёт к тому, почему я, как и многие исследователи Толкина, не считаю его произведения относимыми к фентези: как и всякая мифопоэзия (т.е., попросту говоря, сотворённый миф), история Средиземья и окрестностей действует по сугубо легендарным, мифологическим законам мира и повествования, не привнося слишком много из современной литературы. Задача мифа - продолжение культурной традиции, сохранение традиций в форме легенды, слепок мировоззрения целого народа. Толкин сам пишет, что мир его книг отличается от мира реального, где зачастую речь лишь о разных степенях зла (о чём, во многом, и пишут современные фантасты). Миф и мифопоэзия говорят о Добре и Зле, обращаются не к реальности, а к метафизике нашего существования, к исконным причинам и сокровенному смыслу Бытия. Мартин, Сальваторе, Уэйс и Хикмен, Джордан, Сапковский и многие другие - все они пишут наш с вами мир в фантастических декорациях, задаются вопросами власти, долга, чести, неотвратимости зла, любви и судьбы человеческой. Всё это, несомненно, очень важные вопросы, и в мифах они тоже находят своё отражение; но протагонист фентези, зачастую - антигерой, в то время как герой мифа всегда предстаёт культурным идеалом, образцом человека как такового, как величайший благодетель общества, зачастую как законотворец (Прометей, Гильгамеш, Моисей, Мухаммад и т.д.). Главный герой Властелина Колец, с точки зрения Средиземья - Арагорн, обещанный государь. Фокус на Фродо и Сэме обусловлен тем простым фактом, что именно им принадлежит авторство, но фокус это будет смещаться для гондорца (и наверняка смещался со временем) на то, что важно для его культуры/цивилизации - образе Короля.

   Не самая корректная аллегория, но всё же хочу отослать к трилогии “Хоббит” Питера Джексона - вернее к фокусу повествования. Акцент смещён с полу-детского на более соответствующий “Властелину Колец”. Почему Джексон сделал так - вопрос отдельный, но мне видится, что он не так уж далёк от истины. Дело в том, что “Хоббит” Джона Рональда Руэла Толкина, найти который вы можете в любом книжном магазине и почти каждой библиотеке города (во всяком случае, так обстоит дело в моей стране), представляет собой не оригинальный труд Бильбо, а скорее хоббичий фольклор. Бильбо лишь изложил свои приключения - так, как видел их, с определённой долей вымысла. То, что мы имеем сегодня - это история Бильбо, ушедшая в народ и пересказанная спустя многие века британским профессором лингвистики для своих детей. Опять же, я не пытаюсь сказать, что так всё и было, а пять тысяч лет назад на месте Италии был Гондор, но именно такую историко-мифологическую реальность строил вокруг своих работ Толкин. Следовательно, Джексон, сделав трилогию такой, какой она стала, опирался скорее на то, какой книга Бильбо (по сути, его мемуары) была изначально; правда, речь тогда об альтернативном Бильбо, находящимся в глубинном конфликте с Бильбо у Толкина. Но если фокус фольклорного, книжного “Хоббита” - на духе приключений и самом герое, то фокус джексоновского - на бэкграунде, на исторических событиях, окружающих героя. Баланс между двумя - штука редкая, сравнимая с “Энеидой” Вергилия или “Одиссеей” Гомера. “Хоббит” Толкина, однако, не совмещает элементов, и следовательно - не мифопоэзия; Хоббит Джексона - пытается ею быть, но теряет героя.

   Итак, культурный герой (т.е., герой, воплощающий цивилизацию) во Властелине Колец это: Арагорн - для гондорцев и людей; Фродо и Сэм - для хоббитов. Важное отличие Властелина Колец от мифов мира в том, что он заключает сразу два этих мира и уживает их вместе: в конце романа, Арагорн дарует хоббитам вечную независимость, и обязует людей не ступать в Шир без дозволения его жителей. Это - отражение самого Толкина, который сочетал в себе любовь к старой, сельской Англии (хоббиты) и при этом хранил почтенную верность королевству Великобритания (Гондор), в более широком смысле - всей европейской цивилизации. Но кроме культурного героя, есть и враг цивилизации - тот, кто угрожает ценностям и устройству нашего общества. И если у нас есть две культурные модели (хоббиты и люди Запада), то и злодеев двое - у каждого он свой.

   Почему Властелину Колец нужны и Саруман, и Саурон? Последний - это враг всеобщий, сравнимый с Люцифером в рамках романа (хотя, конечно, Люцифер Толкина - это Моргот). Но война, затеянная им, не эсхатологическая - после победы Саурона конца света не наступит. Овладев Кольцом, он сломит сопротивление (которое и до того трещало по швам), но не потрясёт основы мироздания. Конец света уже предрешён, и он состоится иначе, вне зависимости от исхода Войны Кольца, и не Саурону его начинать. Таким образом, являясь Врагом с большой буквы, Саурон, однако, не уничтожает всё на своём пути; в конце концов, целые народы жили столетиями под его властью. В этом смысле, он своего рода Атилла, Бич Божий, а орки его - монголы Чингисхана (которые казались современным тогда европейцам чем-то наподобие орков). Вероятно, в извращённом уме самого Властелина колец, он несёт Средиземью благо, и сумеет устроить на земле идеальный порядок, когда изгонит с неё прислужников валар - эльфов и дунэдайн. Не желаю создавать очевидной аналогии, но Саурон строит своего рода расистскую утопию - где будет, по его замыслу, хорошо всем, кроме тех немногих, кто принадлежит к роду королей или к эльфийской расе - их следует уничтожить во избежание. По этой, а также по ряду иных причин, под образ Саурона ложится скорее другой Великий обольститель, нежели Сталин. В конце концов, Холодная война началась лишь в последние годы написания “Властелина Колец”, и, несмотря на очевидный холодок по отношению к Стране Советов, Толкин и его семья участвовали в обоих мировых войн против Германии, а не России (которая оба раза выступала союзником Британии). Если мы и можем найти некое сходство Мордора с историческим прототипом, осознанным или нет, то это будет не Сталинская Россия (о которой британцы почти ничего и не знали тогда), а милитаристская, а затем и нацистская Германии.

   Но так как это мифопоэзия, то она работает с архетипами - первообразами. Если в фэнтези, например, Сапковского или Мартина, государства - по большей степени копии реальных средневековых держав, то в мифопоэзии Толкина, это - архетип. Гондор, являясь великой некогда, но ныне гибнущей империей, восходит не к конкретному примеру, а к целому ряду архетипичных прототипов - Египет, Рим, Византия. Фэнтези оперирует прямым заимствованием, мифопоэзия - легендарным, фольклорным их восприятием. Помните, как в русских былинах и летописях упоминается Царство Греческое, и столица его - Цареград? Да, мы знаем, что речь о Византии и Константинополе, но для славян это - образ, пример великой державы, каменные дворцы и соборы, великие армии и блистательный двор. Вот и Гондор его соседи, рохиррим, называют Каменной страной (совсем как славяне Византию), а чем дальше от границ этой страны - тем более сказочной, необыкновенной она предстаёт. Это - язык мифа.

   Кто же в этом мифе Саурон, и кто же тогда Саруман?

   Саурон - это зло для цивилизации, подобное стихии Чингисхана. Стратегия войны, затеянной Сауроном - это паровой каток, что пройдёт по Средиземью с востока на запад, сметёт всё на своём пути, и позволит Саурону покорить всех без исключения. К этой войне Саурон готовится десятилетиями, и лишь страх, что Арагорн завладеет Кольцом, вынуждает его выступить в спешке. Саурон управляет посредством страха, он запугивает и повелевает народами, словно те его рабы. Он, во многом неосознанно, следует пути своего учителя, и становится постепенно его худшим подобием.

   Саруман - злодей иного порядка. Если Саурон - враждебный человечеству тиран, готовый поработить всё живое, то Саруман - чрезвычайно одарённый обольститель, не принуждающий, а убеждающий служить ему. Пока Саурон пребывает в своей ненависти к эльфам и мечтает их уничтожить, Саруман тех просто игнорирует: он поставил на людей, ведь он прозорлив, и увядающие эльфы не обернутся ни выгодой ни преградой в мире, который перенимают люди. Планы его направлены в будущее, и Саруман ждёт, до поры до времени, бескровных плодов своего хитроумия. Когда он предстаёт перед нами на страницах романа, его план почти исполнен: Грима управляет Роханом от имени короля Теодена, а шпионы и агенты чародея сидят едва ли не в каждом поселении от Айзенгарда до Шира, готовясь к приходу новой власти. Доживи Теоден свой век в оковах старости, Грима окончательно прибрал бы к рукам страну, и дунландцы помогли бы поддерживать порядок в новом владении Сарумана (подобное уже случалось в истории Рохана при короле Хельме). Немногие противники режима были бы изгнаны или истреблены; пока Саурон готовился к войне с Гондором, Саруман бы строил из себя союзника, и подчинил бы себе, угрозами и лестью, племена и общины Эриадора. Кто бы выступил против него, когда следопыты воюют с другим врагом, а эльфам нет дела до мира? Это был бы почти бескровный захват целого региона, а немногие жертвы покажутся ему допустимой ценой.

   Какой мир бы он создал? В отличии от мира Саурона, это бы не был мир рабов; скорее, мир слуг. Умелый, талантливый манипулятор, он бы управлял народами медовыми речами и несгибаемым умом. Там, где Саурон построил бы рудник для рабского труда покорённых, Саруман возвёл бы чудо инженерной мысли, делающее всё за людей. Вместо империи рабов настало бы Царство прогресса - в худшем значении слова “прогресс”. Помните, что стало с Широм, когда Саруман завладел им - вырубленные деревья и коптящие в небо фабричные трубы? Сумей он исполнить свой план до конца, и тогда на месте городов Средиземья возникли бы города-заводы, где вместо снега падает пепел, но зато у каждого есть место в хрущёвке, талоны на бесплатную еду, и вообще - всё идёт по плану.

   Но, подобно Саурону, Саруман был вынужден поспешить. Властелин Колец начал, не скрываясь, искать свою собственность, а Гендальф привёл в исполнение замысел по её уничтожению. Взяв своего собрата в плен, Саруман бросил половину своих сил на поиск Фродо, а вторую - на покорение Рохана. То, чего можно было достигнуть со временем, приходилось достигать в спешке, и это погубило Сарумана. Мало того, что он раньше времени раскрыл своё предательство, так ещё и дал Саурону понять, что никогда не служил ему. Их союз в принципе был невозможен, и служил лишь интересам момента; а потому союз распался, Сарумана разбили на поле битвы, Саурон вскоре исчез вместе с Кольцом, а со смертью чародея завершилась большая война. Он погиб в разорённом им Шире, от руки ближайшего подручного.

   Я буду прямолинеен, когда даю свой окончательный ответ на вопрос, был ли Саурон книжной версией Сталина: нет, он не был. И если и можно хоть как-то связать “Отца народов” с романом Толкина (всё же, писался тот в годы войны и сразу после, когда СССР доминировал в Восточной Европе), то я, скрепя сердце за такую наглость, скажу, что Сталин - это Саруман. Я вовсе не утверждаю, что это имел в виду Толкин; повторюсь, он вообще был против аллюзий. Но время, в которое роман возникал, совпало со сталинским триумфом. Так или иначе, но Сталин оставил след на всей эпохе, а потому мог просочиться и в книгу; но насколько мои рассуждения верны - решать вам.

   Образ Сталина, который был известен западному наблюдателю - это образ хитреца, жестокого, но не безумного. Сталин в глазах британцев тех лет - это прагматик, готовый даже на сделку с Гитлером; это человек несгибаемой воли, способный пожертвовать миллионами жизней во имя собственного видения мира. До того, как началась Холодная война (и некоторое время после её начала), коммунизм был чрезвычайно популярен в мире, особенно среди молодёжи, студентов и богемы. Они видели фасад сталинского режима, со всеми его достижениями, с невероятным подъёмом после Гражданской войны. Им нравилась технократия Советов, их привлекал Культ науки, им был близок атеизм большевиков. Для людей, подобных Толкину - верующих, консервативных - Сталин виделся тем самым обольстителем, способным очаровать одних, пока губит других (неспроста Черчилль говорил, что вступит в союз с самим дьяволом для победы над Гитлером, явственно намекая на советского вождя). Всюду в те годы была сталинская агентура, всюду были коммунистические ячейки и подпольные газеты, провозглашавшие скорое наступление Коммунизма, свержение монархий и “ложных демократий”; сразу после войны, компартии и социалисты по всему миру одерживали убедительные, пусть и недолговечные победы на выборах. Подобно Саруману, Сталин вступил в трагикомичный союз с конкурентом, и дожидался, когда план его принесёт плоды. Только вот реальность, увы, печальнее вымысла: обольститель и впрямь оказался хитрее. Сперва он позволил врагу прихватить едва ли не всю Европу, а затем кинулся её освобождать, не жалея несчастные жизни ради расширения социалистического лагеря. Как и Саруман, Сталин всегда старался действовать под маской лучших побуждений, закона и порядка, процветания и прогресса. Как и Саруман, он представляет собой совершенно особую категорию “меньшего зла” - зла индустриализации, добровольного порабощения, лжи. Моя страна, согласно официальной версии тех лет, вошла в состав СССР в результате добровольного волеизъявления народа; о том, что проходило оно под дулами танков, сразу после многочисленных арестов и убийств - дело неважное, когда речь о всеобщем благе, о котором Сталин с Саруманом так пеклись. Точно так же, как республики Прибалтики, Рохан должен был “добровольно” войти в подчинение Саруману после смерти короля. Если в чём-то “Властелин колец” и является чистым фэнтези (т.е., “фантазией”), то это в том, что лишь в фантазиях люди подобные Сталину не одерживают верх. В отличие от мира легенды, где идеалом являются доблесть, честь и традиция, современный мир рукоплещет своим маленьким диктатором, тиранам и лжецам, политикам и знаменитостям, врагам традиции, семьи и культуры.

   И чтобы сохранить эти ценности, на смену мифу в наши дни способна прийти мифопоэзия.

Часть 2

Это - вторая часть большого ответа на вопросы. Часть 1 вы можете прочесть здесь.

Кто такие беорнинги? Откуда у них такое "родство" с медведями?

   Как многие из вас уже знают, “Хоббит” возник у Толкина совершенно случайно, и не сразу стал частью Легендариума. К началу тридцатых годов уже были созданы варианты “Великих историй” (так Толкин называл предания о Берене и Лютиэн, Турине Турамбаре, Туоре и падении Гондолина), и составлены первые две версии “Сильмариллиона”. “Хоббит”, однако, стоял совершенным особняком. В него проникли некоторые детали Легендариума, а также впервые были напечатаны слова на эльфийских языках Арды; однако, Толкин не связывал свою сказку с легендами Древних дней, а про Третью эпоху и думать не начинал. Однако, успех книги привёл его к написанию сиквела; но уже очень скоро он понял, что история о Кольце - это продолжение “Сильмариллиона”,  а не “Хоббита”. Так, совершенно случайно, история Бильбо стала частью большого полотна.

   Это породило множество проблем. Во-первых, приходилось признать, что Бильбо порядочно врал. В оригинальном пересказе, опубликованном в 1937 году, встреча Бэггинса с Голлумом закончилась тем, что последний, проиграв в состязании загадок, добровольно отдал Кольцо хоббиту. Разумеется, “Властелин Колец” противоречил самой возможности такого исхода. Незадолго до выхода в свет “Властелина Колец”, было издано второе издание “Хоббита”, меняющее подобные сцены, а в дальнейшем ещё два издания внесли небольшие коррективы в текст. Первое издание, таким образом, объявлялось выдумкой Бильбо, который уже тогда, под воздействием Кольца, пытался сокрыть от других его происхождение. Однако, даже последующие издания, как ни странно, не рассказали нам правды.

   Дело в том, что “Хоббит” - это сказка, основанная, согласно внутренней мифологии, на пересказе приключений Бильбо, и переведённая, наконец, на английский язык Толкином. Как и всякая сказка, “Хоббит” бывает непосредственным, смешливым, историю направляет не течение времени, но острящий рассказчик, а знакомые нам мрачные события конца Третьей эпохи - владычество Саурона над Мраколесьем, разорённые орками Мглистые горы, покинутые людьми пустоши Эриадора, и даже кровавое сражение у склонов Эребора за власть над Севером - всё это предстаёт перед нами в наивном переложении, в форме увлекательной, чудесно написанной, но совершенно неправдивой сказки. Толкин пытался исправить эту неправдивость многими способами: так, при подготовке Приложений к “Возвращению Короля”, он настаивал на включении в них “Похода к Эребору”; но издатель отверг как полный, так и сокращённый вариант рассказа. “Поход к Эребору” - это свидетельство Гендальфа о событиях 2941 года Т.Э., о их предпосылках и сокровенной задаче похода. Сегодня выводы этого рассказа мало кого удивят; ведь именно их взяли за основу сценария Питера Джексона. Гендальф вёл опасную игру, пытаясь остановить продвижение Саурона на Севере. Он преследовал исключительно прагматичные цели - если не восстановить Королевство-под-Горой, то хотя бы устранить саму возможность союза Смауга с Сауроном, и остановить продвижение Врага на Севере, где тот с лёгкостью мог восстановить Ангмар былых дней. Из этой истории следует, что Бильбо, по сути, был сам обманут Гендальфом и гномами - последние презирали его, и лишь к концу похода начали доверять хоббиту. Гендальф рисковал жизнью Бильбо из призрачного шанса на успех, и для того, чтобы заманить его в опасное предприятие, воспользовался слабостью романтичного хоббита - представил ему этот отчаянный поход как небывалое приключение. Он знал Бильбо с раннего детства, и прекрасно понимал, что тот не удержится перед искушением. Допускаю, издатель не допустил эту историю ещё и потому, что она переворачивала с ног на голову картину мира, установленную в “Хоббите”. Главный герой, научивший себя храбрости и самопожертвованию, оказался всего лишь марионеткой в большой войне.

   Последние свои годы Толкин особенно отчаянно приводил Легендариум к внутреннему соответствию. Он с головой погружался в детали, обличал собственные ошибки, и создавал подробные эссе, объясняющие происхождение и природу событий, которые могли бы вызвать вопросы у читателя. Его поздний период - самый продуктивный по количеству заметок, эссе и писем. Среди прочего, он берётся полностью переписать “Хоббита” в стилистике “Властелина Колец”, т.е. описать события такими, какими они были на самом деле. Этот труд оказывается непосильным; Толкин недоволен своими наработками, но оставляет нам черновики первых глав. Из них мы можем понять, к чему стремился Толкин - устранить всё, что не соответствует Легендариуму, и добавить то, что ему особенно свойственно. Вероятно, мы должны быть счастливы, что третьей редакции не случилось: ведь тогда “Хоббит” стал бы чем-то совсем другим, чем должен быть. Из него бы исчезла та лёгкость, та неповторимая наивность Бильбо, вместе с которым миллионы детей выходили на тропу приключений. С неё исчезли бы пьянеющие от вина, вызывающие смех эльфы, говорящие барсуки и поездка на бочках. Возможно, изменился бы и Беорн.

   Да, мы наконец подобрались к вопросу! Поверьте, иногда на это требуется намного больше четырёх абзацев.

   Беорн, как и многие герои Толкина, родился из собственного имени; просто напомню о том, что сам Легендариум возник, когда Толкин захотел написать что-нибудь про героя, который бы носил имя, столь поразившее его в юности - Эарендил. Беорн, однако, принадлежит не к навязчивым идеям, и не к упражнениям в эльфийских языках, но к простой игре слов, которые Толкин так любил использовать в своих сказках и повестях. Вы все, вероятно, слышали, что Беорн - само по себе “медведь”. Однако, это правда лишь отчасти. Англосаксонское имя Beorn (“мужчина, воин”) восходит к древнескандинавскому bjorn (“медведь”), а через него - к прагерманскому *bernuz и праиндоевропейскому *bʰer либо *ǵʰwer; от первого также произошло русское слово “бурый” (одно из разрешённых имён медведя; у индоевропейцев существовал запрет на “настоящее” имя медведя), а от второго - слово “зверь”. Таким образом, Толкин, как грамотный лингвист, играл с обоими значениями этого имени - с тем, которое относится к мужчине-воину, и с тем, которое имеет семантику медведя либо дикого зверя. Это была ненавязчивая игра, веселившая самого Толкина, но едва ли понятная читателю.

   Таким образом, “медвежья тема” - в первую очередь лингвистическая шутка, мало продуманная в контексте. Однако, это не значит, что Беорн из него выпадает - просто следует понимать, что в первую очередь “медвежьи” черты - это его нелюдимость, дикость, и по-настоящему звериная ярость берсеркера. То, что он появляется в медвежьем обличье - типичный сказочный или мифологический приём, показывающий внутреннее свойство через внешнее. Однако, мы ведь с вами говорим об этом так, как оно было бы, будь оно на самом деле?

   Во-первых, понимайте, что беорнинги - это не повально оборотни. Беорнингами Толкин называет тех северян - жителей долины Андуина и окраин великого леса - которые признали Беорна своим вождём, и создали, во имя собственной безопасности, подобие народа, или скорее союза племён. Почему отшельник-Беорн стал политичен после Битвы Пяти воинств? Вероятно, он отчётливо понял, что события ускорились, и грядёт великая война (которая действительно пришла на его землю спустя десятилетия). Он принял на себя ответственность, и за ним, как за смелым воином (а это - главная ценность для такого общества) пошли окрестные племена. Я уверен, что сам он не принадлежал к народу, который возглавил; его собственное племя, по мнению Гендальфа, было изгнано орками из гор много лет назад. Из северян он, вероятно, и взял себе жену; от неё пошёл род Беорна - и они, как сообщает предание, были оборотнями. Сколько их было - неизвестно ничего, кроме имени старшего сына Гримбеорна Старого; но их было достаточно много, а ещё больше - их внуков, чтобы сам факт оборотничества стал общеизвестным признаком рода Беорна. Люди же, которыми он правил, были обыкновенными воинами, охотниками, собирателями и, возможно, крестьянами.

   Остаётся лишь один важный вопрос - как именно такая способность появилась в людском роде (а Беорн - несомненно человек, одного вида с рохиррим, гондорцами и харадрим)? У Толкина нет общедоступной магии, волшебства, которое могло бы извергать огненные шары и превращать людей в медведей: только майар и сильнейшие из эльфов способны влиять на природу вещей, а немногие нуменорцы несут в себе “пассивную” магию, позволяющую им прорицать и залечивать раны. В такую магическую систему оборотничество людей не вписано. Наиболее вероятный ответ - связь предков Беорна с майар, либо иными духами, малыми и большими, которые прежде активно проявляли себя в мире. Именно айнур (т.е. и майар), как известно, способны менять форум по собственному желанию, пока не навредят собственной природе настолько, что это уже становится невозможным (как стало с Морготом, а много позднее и Сауроном). Союз эльфа и майар нам хорошо известен; но сколько чудесных племён породил союз майар (особенно диких, малозначимых духов) с людьми - загадка.

Если посмотреть трилогии Питера Джексона то создается впечатление что Шир единственное спокойное место во всем Средиземье. За его пределами находятся только темные леса, горы, болота, королевства где идут вялотекущие конфликты или на время затаённые. Единственными островками спокойствия являются эльфийские земли и то не все. Действительно ли Шир является самым благоприятным для жизни местом во всём Средиземье? Или есть и другие земли где можно смело поселится, не опасаясь что завтра на тебя нападут орки или соседние народы, у которые веками хотели захватить эту землю?

   Это впечатление создаётся, совершенно намеренно, не только в кинотрилогии. Рассуждая исключительно понятиями литературы, Шир - это “начальная локация”, родное место героя, обыкновенный, спокойный, и немного скучный мир, откуда предстоит начать приключение, и куда, нравственно повзрослев, надлежит вернуться с “волшебным эликсиром”. Эта схема подробно описана многими исследователями начиная с Юнга, а отчасти и Фрейда. Всякая история представляет собой архетипичный мифологический сюжет - привычному миру что-то угрожает, герой отправляется (а сперва - сопротивляется порыву) во внешний мир, где проходит ряд типичных испытаний, чтобы в конце, через символическую смерть, обрести тот самый элексир для родного места (водяной чип для Убежища, храбрость для Льва, отца для Скайуокера и т.д.). В этом смысле, Толкин рисует довольно типичную картину собственного “родного места” - английскую провинцию конца 19 века.

   Однако, сейчас я не хочу посвящать время литературоведению; тем более, что об архетипе Шира написано много и качественно другими авторами. Мы же стараемся обсуждать реалии мира изнутри - так, словно переворачиваем страницы в пыльном фолианте забытой древности. Так что же представляет из себя Шир, и был ли он “самым благоприятным местом для жизни”?

   Происхождение хоббитов - вопрос загадочный, и я уже посвятил ему некоторые рассуждения. Что нам известно наверняка, так это дата - год 1601 Т.Э. (за 1400 лет до событий “Властелина Колец”), когда хоббиты вошли в Шир. В то время он был частью королевства Артедайн, старшего из трёх королевств-наследников Арнора. Само имя Шир (т.е. английское слово для провинции, удела, части земли) происходит от того, что для артедайнцев он был лишь одним из суза-т, т.е. административной частью королевства, губернией или регионом. Суза-т стало самоназванием страны, и в переводе на английский превратилось в Шир; возможный перевод на русский: Край или Удел.

   Из всех земель Арнора Шир был самым плодородным (здесь роль играет его расположение, благодаря которому климат мягок, а земля богата на урожай). Однако, к тому времени народ Артедайна уменьшился числом, и король, вполне разумно, решил отдать эту землю (которую сам использовал как охотничьи угодья) новоприбывшим. Хоббиты формально подчинялись королю, снабжали Артедайн пищей, а взамен получали защиту и связь с внешним миром.

   Через земли Шира с древних времён (вероятно, ещё с Первой эпохи), проходила дорога гномов. Она начиналась в Железных холмах, пересекала Келдуин, шла через Мраколесье (именно её остатки называются Старой лесной тропой в “Хоббите” и “Властелине Колец”), долину Андуина, упиралась в Мглистые горы, но продолжалась после них - через Рудаур, Бри, реку Барандуин и Суза-т, и далее - к Серым гаваням, откуда открывался близкий путь до Голубых гор. В Первую эпоху, когда в Голубых горах стояли города Белегост и Ногрод, дорога продолжалась и до Белерианда, к землям эльфов Дориата. По этой дороге перемещались не только торговцы-гномы, но также королевские войска Артедайна до самого его падения; забота о дороге была одной из обязанностей хоббитов.

Описания