Население средиземья

Сегодня подборка довольно сарумано-тематическая: попытался взять несколько вопросов, которые уже давно ждут своей очереди (кстати, очередь тут). Спасибо, что вы с нами.

     - Кто такие южане, массово нахлынувшие в Бри?

     - Что за полу-орки и гоблино-люди служили Саруману?

     - Почему Гендальф сразу не отыскал Голлума? Почему Голлум не отправился в Шир? (конкурс)

     - Мог ли "Роверандом" как-то повлиять на "Властелин колец"? (конкурс)

Причины и предпосылки перехода Сарумана на сторону Саурона.

   Автор прислал два вопроса за раз: вместе с вышеобозначенным был интерес о “иерархии гномов”. Не уверен, что о последнем мне есть что сказать, однако, если автор вопросов мне то позволит, я позднее объединю его со смежными.

   Наиболее полно повод к падению Сарумана описан Толкином в тех черновиках, что составили “Неоконченные сказания”, а именно раздел “Поиски Кольца” (“О Гендальфе, Сарумане и Шире”); часть черновиков вошла в опубликованный “Сильмариллион”. Как известно моему читателю, истари, в числе пяти, явились в Средиземье в образе старых волшебников, чтобы, мудростью и своей “магией”, помогать народам Средиземья в борьбе с Сауроном. Они избрали себе тела людей, чтобы намеренно ограничить свою силу: в отличие от Саурона, они не должны были раскрывать своё могущество и стремиться к власти.  Вместе с человеческим телом, они подверглись немалым (для ангельского создания) трудностям: познали голод, усталость, радость и печаль, и, что особенно важно - возможность умереть. Как нам известно по истории Гендальфа, истари действительно умирает от смертельных ран, и лишь вмешательство Илуватара, “перехватившего” душу мага, вернуло его в оболочке более свободной и могущественной; Саурону и Саруману в спасении будет отказано, отчего их навеки ослабленные души станут тенями, прикованными к земле.

   Миссия истари была осознанным риском валар. С одной стороны, как создания немалых знаний и могущества, майар могли стать богами среди людей (что и провернул Саурон); с другой, земная оболочка и земные чувства открывали сердца истари мотивам, которые так часто приводят к падению людей - что особенно справедливо, когда сокрытое могущество по-настоящему велико. Так. будучи величайшим, “превосходящим в мощи”, пал, в жажде раскрыть себя, Моргот. Из истари величайшим (по статусу и силе) был Курумо - Саруман из легенд людей. Сферой его знаний, как ученика Аулэ (каким был и Саурон), были Кольца власти - волшебные артефакты, в которых создатель своим мастерством заключал великую силу: и чем выше было мастерство, тем больше Кольцо усиливало своего носителя. Допускаю, что корни падения крылись уже здесь. Саруман, зная о судьбе величайшего кольценосца - Саурона, - намеренно изучал всё, что мог отыскать о природе Колец ещё до своего прихода в Средиземье. И хотя Толкин определённо говорит, что сперва у Сарумана были благие мотивы, но бездна, как известно, часто смотрит на тебя в ответ.

   Из всех магов, кроме лишь Гендальфа, все так или иначе провалили свою задачу. Вопрос вызывает судьба Синих магов, ибо Толкин так  и не решил, смогли ли они спасти от Саурона Восток, или же сами стали правителями в тех землях. Однако, сама эта тенденция - верный знак того, сколь призрачным с самого начало было всё предприятие. Саруман первые полторы тысячи лет провёл вместе с Синими магами на Востоке, куда, по их убеждению, вели следы Саурона. Однако, когда тень поднялась над Дол Гулдуром, маг вернулся, и провёл ещё некоторое время в архивах Минас Тирита, где, вероятно, и узнал о том, что в башне Ортханк может скрываться забытый палантир. С дозволения наместника Гондора и роханского короля, он стал хозяином Айзенгарда, где продолжил свои изыскания.

   Однако, кроме новых владений, Саруман обнаружил на западе Средиземья, к своему неудовольствию, Гендальфа, ставшего тогда живой легендой среди эльфов, людей, гномов и хоббитов; особенное раздражение у Сарумана вызывали последние. Он искренне полагал, что лучше других служит общему делу тем, что изучает оружие Врага, а в Гендальфе видел лишь нелепого бродягу, который, не сделав ничего на благо миру, остаётся этим миром любим. Саруман, превосходивший Гендальфа в полномочиях и доступной ему силе, завидовал, совершенно пушкинской завистью Сальери, властью (именно властью, как полагал Саруман!) над сердцами. Саруман, обладатель чарующего голоса, всё чаще использовал его чрезмерно, создавая вокруг себя некое подобие двора. Он всё чаще вёл себя заносчиво с Гендальфом, и показательно пренебрегал его словами и советами; хотя на самом деле, он внимательно запоминал каждую деталь, подозревая, что Гендальф скрывает что-то от Совета.

   Как и всякое низкое чувство, зависть Сарумана не лишена комизма. Гендальф всё чаще появлялся, раскуривая хоббичий табак, а о самих хоббитов отзывался с великим восторгом. Саруман, подозрительный к такому вниманию, сам отправился в Шир в образе седого старика, и путешествовал по нему до тех пор, пока не знал в мельчайших подробностях всю округу, каждый холм, и всякое место, достойное внимания. Однако, пусть и не выведав, что Гендальф скрывает от него в этой стране, Саруман из любопытства прикупил себе табака - и, вероятно, в некоторой степени на него подсел.

   Он курил скрытно, стараясь, чтобы никто - особенно Гендальф! - об этом не узнал. Больше всего он боялся, что иные будут смеяться над ним, решив, что тот, завидуя Гендальфу, подражает ему в привычках - разве не прекрасное знание человеческой психологии проявляет здесь Толкин? Как бы то ни было, Саруман наладил тайную торговлю с Широм, закупая (вероятно, через своих союзников) табак у фермеров. Однако, Гендальф всё равно обо всём прознал.

   В это время (ещё до событий, описанных в “Хоббите”), Саруман находит на след Кольца. Изучив множество манускриптов, которыми был богат Ортханк, он узнаёт каждую деталь о последнем дне Исильдура, и определяет точное место в течении Андуина, где тот утратил Кольцо. Зависть к Гендальфу порождает в нём недоверие: даже в его частом молчании он находит свидетельство заговора. Наблюдая, как Гендальф близок к эльфам, Саруман сближается с людьми. Со временем он делает естественный вывод - Гендальф сам ищет Кольцо, а из этого следует, что Саруман должен (ко всеобщему благу) разыскать его первым.

   Всякий раз, когда Белый совет обращает внимание на район сарумановых поисков, волшебник противится действиям. Так, он отказывает Гендальфу в атаке на Дол Гулдур, уверенный, что тот лишь желает подобраться к Андуину: заговорщик и в других видит заговорщиков. На том собрании между волшебниками происходит стычка: Саруман отчитывает Гендальфа за то, что тот курит, пока говорят другие. Гендальф же, подозревая нездоровый интерес Сарумана, после короткой перепалки, пускает несколько дымных колец в его сторону: очевидный намёк, сыгравший роковую роль. Гендальф, с одной стороны, лишь предупредил Сарумана, что всем известный его усилия по поиску Кольца; Саруман же решил, что ему брошен вызов. И хотя Гендальф до последнего не верил в измену Сарумана, списывая всё на ревность, он решился проверить собственные догадки о Кольце.

   Следует ли говорить, что когда Кольцо обнаружило себя в Шире, Саруман, ослеплённый завистью и гордыней, убедил себя в том, что Гендальф с самого начала скрывал Кольцо у хоббитов. Уверенный, что против него уже давно играют свою партию Гендальф и эльфы, он делает смелый шаг, и посредством Радагаста, заманивает Гендальфа в ловушку, а свою башню превращает в твердыню. С этого момента, чувствуя себя обманутым, он решает играть в открытую, и, воспользовавшись палантиром, заключает союз с Сауроном.

   Возвращаясь к вопросу, следует уточнить, что Саруман никогда не был верен своему союзу. С самого начала он обратился к врагу, поскольку был убеждён, что против него уже давно ведёт борьбу альянс Гендальфа. Он, завистливый и не желающий уступать, уподоблялся, с одной стороны, совершенно незначительным чертам Гендальфа (образ, власть над сердцами, табак), и, с другой, уподоблял его себе. Все свои мотивы, желания и страхи он переносил на конкурента. Единственным способом борьбы против сильного врага он видел лишь союз с другим врагом, пусть и временный.

   Все отношения Сарумана с Сауроном сводились к тому, чтобы те общим ударом сломили два сильнейших государства запада - Рохан и Гондор, которые, будучи атакованы по отдельности, неизбежно бы объединились: Гондор не мог прийти на помощь Рохану, скованный по своим восточным границам, а Рохан не мог явиться в Гондор, ослабленный, а затем (в теории) подчинённый Саруманом. Сам волшебник уделил бы это время тому, чтобы сковать движения Братства (что ему несколько раз удалось) и выхватить у него Кольцо (что почти было сделано). Однако, побег Фродо и Сэма, и последовавшее за этим поражение в Рохане, привело к первому краху Сарумана. Саурон, подозревавший Сарумана в скрытых мотивах, был так напуган хоббитами в Айзенгарде, что отправил к твердыне одного из назгул, чтобы проверить, не захватил ли тот Кольцо. Можете представить себе, какой это был стресс даже для майа. А ведь он ещё не догадывался, что скоро узнает о возвращении Короля… Сильнейшим оружием против Саурона, как не странно, был страх, вынуждавший его к поспешным решениям.

   Пленённый в Ортханке, Саруман подготовил новый план - но то был не план великого волшебника, сравнимый с возвращениями Саурона, а обыкновенная месть. Он окончил свою земную жизнь не так, как подобает майя - убитый собственным слугой, сгорбленный, лишённый власти и посоха. Однако, его история в контексте Легендариума очень показательна, так как он представляет собой наиболее человечный пример зла. Его падение совершенно понятно и, к сожалению, имеет немало примеров в истории. Талантливый, чрезвычайно умный, но подверженный зависти и гордыни - именно он, а не Саурон, как мне видится, настоящий антагонист “Властелина Колец”. Ибо если Тёмный властелин - пример падения ангела, то Саруман, пусть и существо того же порядка, слишком уж человечен. И его тяга к “прогрессу”, который на деле - дым фабрик, и его вера в свою непогрешимость, которое так часто сопровождает засидевшихся во власти - так актуально, не правда ли?

Часть первая
 

Имена Средиземья II. Хоббиты

Некогда я взялся описывать систему имён, выстроенных Толкином для Легендариума. Тогда вы могли узнать, какие имена носили гномы, айнур, орки и драконы; сегодня же, наконец, мы обратимся к куда более грозным созданиям. И если вы считаете, что хоббиты безобидны, то оглянитесь вокруг, и скажите, видите ли вы Саурона и Сарумана? А они были.

   Семейство Гринхэнд (“Зеленоруких”, букв. “Садовники”)

     Холман - известнейший садовник своего времени и дальний предок Сэма. Его имя, “Человек из норы” - архаичное английское по своей форме. Его сыновья - Хальфред, Эрлинг и Хэндинг. Первые два - староанглийские, и означают “Полу-красный” и “Потомок эрла/благородного” соответственно. Последнее - среднеанглийское имя времён Шэкспира, “Умелый муж”.
Семейство Хлотран (в переводе - Коттон, букв. “из городка с особняками”);

     Коттар  - патриарх семейства. Его имя - среднеанглийское, “живущий в особняке”. Имя его сына - Хлотрам (в переводе “Котман”), примерно с тем же значением;

     Иные имена - Томакка, в переводе Толман (часто сокращается до “Том”), со среднеанглийского - “Человек инструмента”; староанглийские Вильком - “Желанный гость”, а также Карл - “Свободный крестьянин”.

   Семейства Галабас и Галпси (Гэмвич и Гэмджи)
     Ранугад, в переводе Хэмфаст - “Остающийся дома”. Так звали не только отца Сэма, но и патриарха семьи. Его сын - Визман, т.е. “Мудрый муж”.
     Также Эндвайс (“умелый”) и Хэлфаст (“здоровый и крепкий”). Часто имена образует приставка “...сын”, например “Энсан”, “Хэмсан” и т.д.

     Известнейший из семейства - Баназир Галбаси, известный в переводе как Сэмвайз Гэмджи, т.е. “Полумудрый” (букв. Простак).

   Таким образом, простонародье Шира носит имена, которые должны быть понятны остальным, но при этом старомодны на слух. Сложно сказать, как эта архаичность выражалась в вестроне, и чем имя Баназил отличалось среди прочих имён; но в случае перевода это будут староанглийские и среднеанглийские имена. Если речь идёт о тотальном переводе на русский язык (который в данном случае недопустим), то имена таких хоббитов - это имена в духе “Малюта”, “Тугарин”, “Некрас”, “Булгак” да “Лобан”, т.е. имена старомодные, но с очевидным смыслом.

         2) Средний класс - короткие и бессмысленные клички

   Такие имена, распространённые среди Бэггинсов и зажиточных семей центрального Шира, являются ярким детищем хоббичьей культуры и жизни - спокойной, неизменчивой и размеренной. Семейства, живущие в сравнительном богатстве вдалеке от тревог мира, дают своим детям не столько имена, сколько звучные клички, по два слога на каждую. Возможно, они происходят от имён легендарных предков, однако, настолько упрощены, что их этимологию уже не восстановить. Почти все они очень точно переданы в переводе:

   Семейство Лабинги, известное нам как Бэггинсы-Торбинсы-Сумкинсы...

     Прославленный Бильба из Лабин-нэк - это Бильбо из Бэг-энда. Именно так - Бильба в оригинале, и Бильбо в английском “переводе”. По тому же принципу “переведены” следующие имена:

     Лота - Лото; Ота - Ото; Дрога - Дрого, Пола - Поло, Порта - Порто, и т.д. У женских имён принцип может быть обратный: так, оригинальные “Коро” и “Нино” перевод превращает в “Кора” и “Нина”, так как окончание -а лучше соответствует европейским представлениям о женских именах.

     Известное исключение - Маура Лабинги, т.е. Фродо Бэггинс. В этом случае его имя (“Мудрый”) переведено на староанглийский, потому что, в отличии от имени отца и дяди, не представляет из себя бессмыслицу. Эта маленькая, незаметная деталь, очень многое говорит об отношениях Фродо и Бильбо; очевидно, что именно Бильбо повлиял на то, чтобы племяннику, который заменил ему сына, дали такое имя.

   Таким образом, у нас есть очевидная закономерность, но никак не правило. Представитель семейства Бэггинсов или им подобной фамилии будет зваться кратко и просто - Золо (Зола), Гото (Гота), Куло (Кула), Хало (Хала) и Уто (Ута) (имена не из Толкина, но с потолка). Если допускать, что это следствие упрощения изначально вестронских или заимствованных имён, то несколько “среднеширских” имён можно вывести из людских или даже эльфийских (Перегрин - Пиппин - Пин; хотя здесь особый случай); это сродни тому, как староанглийское “Сэмвайз” упростилось до ныне самостоятельного “Сэм”.

         3)Старые и богатые семьи - имена из легенд

   Если семейство Галпси-Гэмджи - это простоватые трудяги, а семья Лабинги-Бэггинсы - мелкие буржуа, то наделённые престижем, богатством и некоторой властью хоббиты - Туки (между прочим, редкое слово, оставленное в своём оригинальном звучании; Тук - слово вестронское, и может быть связано с древней фамилией самого Толкина - Толкюн, т.е. “Безрассудно храбрый”). Гэмджи и Бэггинсы возникли как самостоятельные семейства в тот момент, когда кто-то из их предков стал достаточно богат или знаменит (как великий садовник, предок Сэма - Холман), чтобы позволить отколоться от большой семьи; Туки и ряд других семейств старого Шира, напротив, ведут свой род едва ли не с его основания. Туки - огромная семья, располагающая ни с чем не сравнимым уважением: почти все тэйны (условные лидеры Шира, не путать с термином “тан”) принадлежат к Тукам. Имена они берут соответственно своему статусу - древние, из легенд и преданий. Для отражения этих величественных и высокопарных имён Толкин, что ему не свойственно, прибегает даже к греко-романским элементам. Даже “французская” фамилия Саквилль-Бэггинсов - это их своеобразная претензия на статус, который имеют Туки. Вот лишь несколько известных примеров (не только из Туков, но также из чрезвычайно богатого семейства Больджеров):

   Германские:
     Айзенгрим - “Свирепое железо”;
     Айзембольд - “Лысое железо”;
     Хильдигрим - “Яростная битва”;
     Адальберт - “Благородный рыцарь”;
     Гундабальд - “Отчаянная битва”;
     Гундольф - “Волк битвы”;
   Германо-романские (германский+французский элемент)
     Айзумбрас - “Железная рука”;
     Бандобрас - “Множество рук”, в том смысле, что сила его рук подобна силе целой толпы;
   Греко-романские
     Ферумбрас - искаж. “Смелая рука”;
     Фортинбрас - “Сильная рука”;
     Геронтиус - “Старый”, вероятно прозвище Старого Тука (ещё один пример того, как прежде имена и клички сливались воедино);
     Паладин - имя, восходящее к латинскому “дворец”, и известное нам благодаря двенадцати рыцарям-паладинам Карла Великого.

  Самый известный из Туков - Разанур Тук, либо Перегрин-Пиппин в переводе. Разанур - имя легендарного путешественника из хоббичьих преданий, и вполне закономерно отражено латинским словом, означающим “Странник”.

   Таким образом, хоббит, ведущий своё происхождение от патриархов великих семей, либо принадлежащий к богатому и амбициозному роду, окружён историческими и легендарными именами. Сравните это с тем, как в разные периоды национального подъема в том или ином государстве приходила мода на такие имена. Самый яркий для меня пример - время нацистской диктатуры в Германии, когда престижными считались имена Зигмунд и Зигфрид, Брюнхильда и Вольфганг, и многие другие, связанные с языческой древностью и легендами германцев. Также, есть некоторое сходство с той популярностью старославянских имён, которая в двадцатом веке подарила нам столько Вячеславов и Святославов; а ведь это были имена, почти исчезнувшие из употребления.

   Не так уж и важно, какие языки (в основном, германские - немецкий и англо-саксонский, а также романские - испанский, французский и латинский) Толкин избрал для имён Туков и Болджеров; куда важнее именно то чувство легендарной древности, которое они вызывают. Латинские, германские и французские короли, витязи и чародеи - лишь попытка “перевести” на доступные нам языки имена королей, витязей и чародеев из истории и легенд хоббитов. При этом, как мне кажется, они могли брать и эльфийские имена; на этом точно нет табу, так Сэм (заслуживший стать родоначальником нового, уважаемого семейства) назовёт свою дочь синдаринским именем Эланор. Впрочем, это может быть и исключением; Туку же сгодится всё, что звучит высокопарно. Люцифер Тук? Почему бы и нет.

         4)Восточные хоббиты - кельтские мотивы

   Как я уже упомянул, судьба занесла племена стуров в Дунланд, где те спокойно соседствовали с местными народами, заимствовав элементы из их языка. Позднее, когда хоббиты двинулись в Шир, многие стуры остались в окрестностях Бри, либо заселили восточную часть Шира - Бэкланд и Восточную четь, т.е. всё ещё оставались ближе к Бри.

   Изначальное, пре-нуменорское население Бри говорили на языке, родственном дунландскому, и потому эти элементы (переведённые кельтскими языками) не только остались в диалекте стуров, но и приумножились (даже само имя “Бри” означает “холм” в переводе с бриттских языков). У стуров были слова, непонятные другим хоббитам, довольно странный акцент, а также другие названия месяцев. При этом, многие стуры жили за пределами Шира, в Бри и окрестных деревнях, либо на его восточной границе, в Бэкланде, и их быт сильно отличался от привычного хоббичьего. Так, именно стуры чаще всего строили обыкновенные дома, вместо того, чтобы выкапывать уютные норы.

   Кельтский след (т.е. след пре-нуменорских народов Эриадора) сохранился не только в именах, но и во многих топонимах восточного Шира. Однако, это может послужить темой другого разговора; мы же взглянем на имена семейства Брандагамба (т.е. Брэндибаков):

     Роримак - глава семейства, чьё имя - не чисто кельтское, но англицизированная форма “Ruaidhrí” (“Красный король”). Здесь мы вновь видим, что старая семья (к которым принадлежат, пусть и с натяжкой, Брэндибаки) берёт имена с легендарным оттенком; разница лишь в выборе языка. Его сыновья - Сарадок и Меримак, чьи имена, скорее всего, ничего не значат, и только уподоблены по звучанию “кельтскому” имени отца. Таким образом, мы возвращаемся к формуле “простое или бессмысленное имя”, и лишь стилизуем его под нормы местного диалекта.

     Горбадок - вероятно, искажение имени “Gorboduc”. Так звали легендарного короля бриттов, правившего Британией до прихода римлян. Во-первых, это вновь подтверждает, что Брэндибаки руководствовались почти той же логикой, что и Туки. К тому же, мы снова видим, за счёт искажения, что имена стуров редко являются по-настоящему кельтскими, но зачастую лишь искажают либо имитируют реальные кельтские имена. Значение имени, если что, неизвестно.

     Горхендад - патриарх Брэндибаков, чьё имя с современного валлийского переводится как “пра-прадед”. Его оригинальное вестронское имя - Огмандаб. Это тот редкий случай позволяет нам увидеть, как именно выглядело хоббичье имя, подверженное влиянию Бри и Дунланда. К сожалению, нам не хватает материала, чтобы выяснить, какой элемент в этом имени изначально вестронский, а какой - заимствованный.

   Наконец, ещё один ключик к пре-нуменорским языкам Средиземья (а вместе с тем - известнейший представитель рода) - Калимак Брандагамба, либо (в переводе) Мериадок Брэндибак. Его вестронское в своей форме не имеет никакого значения, но сокращённая форма - Кали - означает “радостный”, “счастливый” (в переводе Merry). Кельтское же имя Мериадок (“Великий правитель”) принадлежит валлийскому языку: так звали легендарного вождя, захватившего Бретань.

   Таким образом, формирование стурских имён подчиняется простому принципу: либо это имя на любом из кельтских языков, зачастую искажённое, либо лишь имитация кельтского, т.е. бессмыслица с окончаниями -ак, -ик и -ок. Хоть Фрекенбок да Колобок.

         5)Женские имена - цветы и самоцветы

   Последним пунктом, но не в последнюю очередь, следуют имена женщин. В большинстве своём они, как ни странно, подчинены правилу, общему для всех семей и родов Шира. Женские имена хоббитов - это либо названия цветов, либо имена драгоценных камней (за несколькими исключениями). Вот лишь несколько примеров:

   Камни:

     Адаманта, Берилла, Даймонд (“Алмаз”), Эсмеральда (“Изумруд”), Руби (“Рубин”), Сапфира. В большинстве своём, это женщины из богатых и/благородных семей. Так, в семье Больджеров, уже упомянутых мною в связи с их богатством, женщины носили в основном архаичные имена; однако, когда Больджеры решили породниться с внезапно обогатившимися Бэггинсами, то отдали в жёны именно Руби, т.е. великую драгоценность. Возможно, степень богатства семьи находила своё отражение и в цене камня, которым называли дочерей.

   Цветы:
     Амаранта, Примула, Мэриголд (“Бархатец”), Джессамина (“Цеструм”), Сальвия (“Шалфей”), Ангелика (“Дудник”), Белладона и Роза, и многие другие (десятки!). Очевидно, что цветочные имена были наиболее распространены, и почти всегда их имена можно соотнести с реальными цветами. Исключения - дочери Сэма Эланор и Голдилокс (“Златокудрая”); в обоих случаях речь о цветах, известных под этими именами у хоббитов, но не существующих в реальности. В основном, Толкин использует наиболее употребимые в английском названия цветов, но иногда применяет латинское или, скажем, испанское название цветка. Это также можно отнести к традиции отдельных родов давать имена архаичные и звучащие чужеродно.

   Разумеется, не все женщины Шира подпадают под эту систему, но абсолютное большинство имён - такие. Так, некоторые (например, Адальберта) названы согласно традициям своей семьи, но это скорее исключение. К тому же, в поздние времена хоббиты всё чаще прибегают к именам, упомянутым мною во втором пункте - коротким и бессмысленным (Нина и Кора). Таким образом, ваши руки вовсе не связаны - имя для хоббита-женщины может быть таким же необычным, как имя её сородичей-мужчин. Но куда вероятней, что её назовут Лили, а если повезёт с наследством - Опал.

   На этом я подвожу свой итог. Как вы видите, имена хоббитов столь же разнообразны, как и их семьи, но при детальном рассмотрении уже не столь хаотичны. Хоббиты, большое значение уделявшие традициям и семейным обычаям, выстроили некоторую систему, которую можно прочесть. Помните, что Тука не назовут кратким и бессмысленным именем, а Брэндибак скорее всего заканчивается на -ок. Впрочем, железных правил тоже не бывает.

   Я не стал касаться вопроса фамилий - в большинстве своём, это обычная характеристика, родовое прозвище либо имя патриарха. Все они существуют в традиции вестрона (хотя возможны исключения), а следовательно - переводятся на английский либо русский язык. Смиты и Кузнецовы, Тэннеры и Кожемяки - вот, как вероятно будет звучать фамилия рядового хоббита. Тут без сюрпризов.

Очередная подборка вопросов к вашим услугам. Очередная, да не такая: вопросов нынче как бы два, а на самом деле пять (все - конкурсные!). Тема, освящённая в них, долго не давала покоя, а ответы давались с трудом. Оттого повествование вышло несколько... непривычным. Однако, если многие вопросы похожи, отчего их объединение неизбежно. В любом случае, мы ждём вопросы, любые и разнообразные.

Список вопросов:

     - Как люди и эльфы поклонялись Валар и Эру?

     - Какой была их религиозная жизнь?

     - Существовало ли в Средиземье духовенство?

     - Какая роль Эру во "Властелине Колец"?

     - Приносило ли служение Эру свои плоды?

Как эльфы и люди почитали и поклонялись Валар и Эру, и поклонялись ли?
Какой была религиозная жизнь эльфов и Нуменорцев?

Существовало ли в Средиземье духовенство (в Гондоре, Шире, ранее в Арноре)? И если да, то какое влияние оно имело? Можно ли его сопоставить с влиянием церкви в Средневековье? 

   Многие упрекали Толкина в том, что религия как таковая в его мире отсутствует. Несмотря на наличие развитых государств, сравнимых с античными и даже средневековыми, в Средиземье будто бы вовсе нет института церкви. Смею заверить, что это правда лишь отчасти. Во-первых, Толкин очень не любил аллегории, а потому, будучи христианином, писавшим христианскую по своей сути историю, он всеми силами избегал прямых аналогий. Несмотря на то, что его работы существуют в контексте христианской западной традиции, для человека несведущего лишь немногие связи с христианством покажутся очевидными. Пожалуй, самый явный пример - отношения Эру и Мелькора, Бога и Дьявола, а также ангельская природа айнур. Эльфы и многие люди верили в них; но почему из этого не возникло религии?

   Я склонен считать, что религия возникает в тот момент, когда чудеса становятся связаны с милостью высших сил. Первобытный человек сперва был лишь наблюдателем: гроза, буря, морской шторм - всякая стихия, казавшаяся нашим предком чем-то живым, была неподвластна людям. Это - особенности первобытного мышления. Анимизм становится религией в тот момент, когда человек начинает подкупать “богов”, пытается выстроить с ними взаимовыгодные отношения. Бог получает от человека подношения, а в ответ человек ожидает божественной помощи. Вокруг этих отношений выстраивается особая система ритуалов и обрядности, а особая категория населения - жрецы - принимают роль посредников и переводчиков с божьего на людское.

   Со временем эти отношения усложняются. Многочисленные мифы, легенды и предания, соединяясь, породили на свет бесчисленное множество религий, культов и сект. Каждая - о чём то своём. Истины индуизма по-настоящему понятны лишь индуисту, а истины ислама - лишь мусульманину. Наивная вера последних десятилетий в то, что “все религии - одно”, разбилась вдребезги об американские небоскрёбы, пролилась кровью в Мьянме, на Кавказе и Ближнем Востоке. У каждой религии не только свой особый ответ, но и собственный вопрос. Пока для христианина главное - Спасение, т.е. преодоление греховной природы человека, иные религии ставят перед собой совершенно другие задачи. Ислам - это (в переводе) “подчинение”, т.е. вверение себя единственному богу, для чего требуется преодолеть гордыню (потому мусульмане преклоняют колени). Конфуцианство борется с хаосом человеческой души, и стремится организовать человека нравственного, ведомого приличием. Буддизм - попытка вырваться из иллюзии, которой является мир и всё в нём, и посредством Просвещения обрести доступ в Нирвану. Всё множество религий дробится на немыслимое количество ветвей, и каждая из них привносит новые акценты.

   Но Толкин - именно христианин. Те культуры, что он предпочитал описывать - люди запада, хоббиты - он описывал как своеобразный абсолют Европы и христианства. Дунэдайн - народ королей, величайшая из людских рас - этот образ восходит к Артуру и Карлу Великому; хоббиты - всё лучшее, что Толкин видел в старой, сельской Англии - христианской, пасторальной утопии. Это - симулякр, но именно симулякром живёт христианство. В основе христианского учения - иудейское предание о Райских садах, об идеальных людях, которые потеряли свою чистоту и были изгнаны из Эдема. Тоска по Эдему - один из сильнейших двигателей европейской мысли. Попытка построить (т.е. воссоздать) Царство Божие на земле - это и крестовые походы, и всемогущество средневековой Церкви, и даже дальнейшие авантюры коммунизма и нацизма. Образ недостижимого идеала, который существовал когда-то , но был утрачен, всегда был неотъемлемой частью европейской цивилизации. Одни воспевали древнее бесклассовое общество, другие - вымышленный арийский идеал, третьи (и поныне) романтизируют греческую демократию, пытаясь построить идеальную Европу без конфликтов. Все они гоняются за иллюзией, в бесконечной христианской тоске по Эдему. Разница лишь в том, как поступать с этой тоской: либо, подобно Заратустре, отвергнуть её и создать нового человека, свободного от сентиментальностей (к чему стремились марксисты и нацисты), либо искать примирения с ней, и в конечном итоге в ней раствориться.

   "Властелин Колец" и Легендариум в целом - это пример такой тоски. Более того, я считаю, что в двадцатом веке это один из ярчайших её примеров. Это то, чего на мой вкус недостаёт последующему фентези (и современной литературе в целом) - то, чем славятся Гюго, Хемингуэй, Достоевский и Маркес, Пруст и Сервантес, Гёте. Когда вы берёте в руки романы Толкина, то вы держите не простую фантастику, а многовековую европейскую традицию, воспетую на закате Европы. Когда вы читаете Толкина, вам предстаёт не выдумка единственного человека, а закономерный итог всего, что было прежде. Чувство тоски - сильнейшее, что я испытываю при прочтении.

   Почему это так важно для озаглавленного вопроса? Мир, воспетый Толкином, стоит на грани между “Золотыми временами” (т.е. тем самым идеалом Эдема) и последующим упадком человечества, что в окончательном своём виде приведёт к Ноеву потопу. Миру до Четвёртой эпохи (вернее, той его части, что заселена эльфами и эдайн) нет нужды в религии и храмах. Вместо привычных нам церковных отношений, эльфы и дунэдайн строят своё общение с Богом согласно христианскому же идеалу: на личном, интимном уровне. Эта традиция восходит к европейскому язычеству и учениям Платона и Аристотеля, и из неё следует, что боги не нуждаются в храмах, поскольку они повсюду и в нас самих (хотя всё равно есть места, где их присутствие особо ощутимо). Особенно справедливо это по отношению к бессмертным эльфам - они воочию видели валар, а потому не нуждаются в подтверждении веры. Илуватара они ощущают сиюминутно, не в часовнях и храмах, а в собственном сердце. Звучит наивно? Но и эльфы - не люди. Они не строили культовых сооружений, но всякое место, где они поселились, становилось своеобразным средоточием божественной благодати - Имладрис, Лориэн, Линдон… Люди, особенно эдайн, многое узнали от эльфов, и для них именно эльфы стали божественным присутствием. Наверное, даже убеждённый атеист, встретив творящего чудеса Иисуса, уверовал бы в его Отца. Увидев же эльфа, эдайн уверовали в валар.

   Эльфы и дунэдайн (в меньшей степени гномы; те больше чтили предков и своего личного создателя Аулэ) почитали валар и Эру, но им не требовалось для этого ничего, кроме веры. Это было обыкновенное убеждение традиционалиста в том, что мир устроен по чьему-то усмотрению, и у всего есть своя причина; но на повседневную жизнь оно не влияло. Мы неплохо себе представляем устройство Вселенной и законы Природы, но не делаем из этого культа (надеюсь, что не делаем). Точно так же и эльфы с дунэдайн, зная о валар и Эру, воспринимали их как элементы мироустройства, признавали их роль в нём, как мы признаём роль Солнца. Но поклонения не было и быть не могло. Религия, как я уже сказал, возникает из необходимости. Какая необходимость могла быть у них? Они не выпрашивали у богов милости, а если это требовалось - они, подобно Эарендилу, отправлялись к богам напрямую, лично. Мир, в котором боги либо их эмиссары (эльфы и майар) тут, рядом, достижимы и осязаемы - это мир, который не нуждается в посредничестве религии.

   Четвёртая эпоха принесёт в этот порядок большие изменения. Уже при сыне Арагорна, царе Эльдарионе, возникают “орочьи культы”, религия “чёрного древа” - естественная реакция на упадок старого мира. Что за мир это? Саурон - враг тысячелетий - изгнан до конца времён, эльфов почти не осталось на свете, исчезают и гномы. Всё то, что прежде свидетельствовало о присутствии на земле небесных сил (хороших и злых), навсегда увядает вместе с лориенскими мэллонами. Потеряв основу веры (а ведь и кровь королей со временем слабеет), Воссоединённое царство столкнётся с той самой тоской по Эдему, по “старым-добрым” временем. Это тоска изменит дунэдайн, и она же погубит их. Да, на протяжении трёх эпох (за редким исключением) эльфы и дунэдайн не строили храмов, потому что не нуждались в них; в Четвёртую лишь религия заполнит той вакуум, что оставят за собой эльфы, энты и майар. Вера в валар выродится в язычество, вера в Эру (который всегда был дальше, чем Владыки мира) и вовсе исчезнет, чтобы вернутся при Аврааме и Моисее.

   Надеюсь, такой пространный ответ не создал ещё больше вопросов. Что касается других культур - о них скажешь немногое. Первые люди утратили право на долгую жизнь, когда воздвигли храм Морготу. В Нуменоре Саурон воздвиг своему учителю величайший из храмов, где ежедневно приносились жертвы: не для того, чтобы стать сильнее самому, а чтобы ослабить людей и их связь с Эру. Силами Саурона по всему миру процветали такие тёмные культы, почитавшие богом Пустоту, Тьму и Моргота. Чёрные нуменорцы, помешанные на чистоте своей крови, в страхе перед смертью и вырождением наверняка уподобились худшему, что было в Египте. Мир всегда был огромен, и если кто-то решится поразмышлять, какой была религия за горами Орокарни на далёком востоке, или на Тёмном континенте, что южнее Юга - все силы воображения к его услугам. То, что не было описано даже намёками, можно расписать как угодно - и всё равно не пострадает канон. Надеюсь.

Какая роль Эру во властелине колец? Или он ушёл в спячку после Нуменора?
Верно ли, что служение Эру несло свои плоды людям, как в психическом, так и материальном плане, а отвернувшиеся люди Тени теряли благодать Его? В чем подробно это выражалось, если это правда и имеет ли смысл тогда мысль, что монотеизм в Арде куда более "действенный" на смертных, чем в реальности? (умалялось со временем - Арагорн последнее золотое время)

   Роль Эру постоянна и неизменна - он Творец мира, создавший айнур, эльфов и людей. Но даже в пределах христианства существует великое множество мнений о том, что стало с Богом после сотворения мира. Некоторые христианские учения, некогда довольно крупные и влиятельные, трактуют оба Завета с допущением, что Бог навсегда покинул мир сразу после его сотворения. Богомилы, например, считали творцом мира Сатанаила, старшего сына Бога, и все несчастья человечества (Потоп и Вавилонское столпотворение) списывали на его злобу, а не на божественное наказание. Великое множество сект и деноминаций по-своему трактует каждый эпизод божественного вмешательства в Ветхом завете; некоторые просто отвергают Ветхий завет как устаревший. Гностики, манихейцы, анабаптисты - любое из множества течений, веруя в Бога, при этом может отрицать, что это именно он говорил с Моисеем, или что именно он разрушил Содом и Гоморру. Такие трактовки возникали в тяжёлые времена, когда верующие (те же богомилы) нуждались в милосердном боге, не способном на ветхозаветную жестокость. Вообще, противоречие между богом Ветхого и богом Нового завета - это извечное “проблемное место” христианской теологии.

   Исходя из этой сложности, мне тяжело трактовать роль Эру в истории Арды. Пожалуй, его непосредственное участие ограничивается лишь несколькими эпизодами. Сперва он создаёт Песнь, из которой возникает мир; затем населяет его своими Детьми, и в защитники им направляет айнур. Именно айнур, а не Илуватар, уничтожили Нуменор; но, разумеется, с его согласия. Почти все случаи “интервенции” - это интервенция валар и их эмиссаров, с оглядкою на волю Творца. Манвэ опасался стать своевольным, подобно Мелькору, а потому советовался с Эру всегда, когда требовалось вмешаться. Пожалуй, общение Манвэ с Эру - главное средство, каким Эру корректировал происходившие события. Вероятно, со временем Манвэ обратится архангелом Михаилом, и продолжит служить роль посредника между Творцом и Творением.

   Единственное, что было под властью лишь Эру - это жизни людей. Человеческая душа - сложна и необъяснима. В то время, как эльфы ближе всего к валар, люди созданы для особой близости с Эру. Эльфы не могут покинуть мир, и после смерти возвращаются в Валинор; души людей навсегда уходят за пределы мира - видимо, они уходят к Илуватару. На протяжении трёх эпох он несколько раз вмешивался в людскую природу - вернее, излечивал её. Первые люди, как следует из предания Аданэль, в начале люди были бессмертны либо жили очень долго. Но они поддались искушению Мелькора, и воздвигли ему храм, где приносились жертвы; потому Эру отвернулся от них, и людской срок стал коротким - даже короче, чем сейчас. Позднее, в дружбе с эльфами, люди отвоевали себе милость Илуватара. Валар подарили эдайн Нуменор, а Эру - вернул им часть того срока, что им когда-то принадлежал.

   Так что, отвечая на второй вопрос - быть в милости Илуватара действительно выгодно, но лишь отчасти. Эру не способен сделать главного - избавить людей от Первогреха. В христианской мифологии проступок Адама и Евы, поверивших Змею, навсегда испортил человека: даже спустя многие поколения, как бы не стремились мы к добру, в нас обитает и зло. Мифология Толкина совершенно такая же: за то, что первые люди (все до единого!) поклонились Морготу, мы навсегда ему подвластны. Илуватар может лишь единоразово вернуть нам часть утраченного - так, он продлевает срок Элроса, первого короля Нуменора, и Арагорна, но со временем род обоих неизбежно угас. Эру даёт людям новые силы, обновляет их; но не меняет. Со временем, данный создателем “заряд” изнутри сжирает искажение, коснувшееся всего в этом мире.

   С другой стороны, всё не так печально. Эльфы страдают от Искажения куда больше, потому что они тесно связаны с Ардой. Люди, чьи души покидают пределы мира, навсегда становятся свободны. Им не приходится вечность страдать, наблюдая за упадком мира, и они не слабеют вместе с ним, но только крепнут. Именно поэтому смерть - это дар: совершенная, недоступная эльфам свобода жить, как вздумается, и навсегда умереть.

   Таким образом, Эру не даёт ничего нового, но лишь возвращает часть былой благодати (Золотого века, Эдема) тем, кто искупил древнюю вину людей. Если верить Ветхому завету, патриархи иудаизма тоже жили многие века; но по логике мифа, именно столько и должен жить человек. Эру лишь отдаёт избранным то, чем мы все когда-то обладали.

   Что до зримого вмешательство Эру - он полностью полагается на своих валар, и именно они - настоящие боги Арды, предтеча греческого и скандинавского пантеонов. Эру - это божественная искра, создавшая мир, и божественная воля, стоящая за происходящим. Опять же, мы имеем дело не с прямой аналогией бога у христиан, но с его идеалом; во многом, Эру - это Логос либо Маамар, творческое начало, “Слово” и “Мысль”. Толкин был убеждённым католиком, но, не желая быть слишком очевидным, он выписал практически гностический образ Бога.

   Остаётся лишь добавить, что в уже упомянутом предании Аданель, где речь идёт о судьбе и природе человека, есть след удивительного поверья: эдайн Первой эпохи считали, что однажды Илуватар придёт на землю в теле человека, чтобы помочь людям, лишённым поддержки эльфов и валар. Толкин перекидывает мостик с Легендариума на Новый завет, но не на Ветхий; следовательно, всё, что вы можете сказать о роли и поведении христианского Господа, можно отнести и к Илуватару.

P.S. Из-за специфики выпуска - сложной, но необходимой к раскрытию темы (которую я всё ещё не считаю раскрытой), голосование принимает специфический окрас. Как по мне, каждый из этих вопросов заслуживает награды, поскольку даёт крепко призадуматься. А потому, лишь дам малый совет - голосуйте не за тот, на который был дан больший ответ (я просто не мог уделить всем равное время), а за тот, что рождает особые раздумья именно у вас.