Великая чума

Ну, хуже уже не будет

   Из-за большого наплыва вопросов, иногда мы будем публиковать дополнительные выпуски, отвечая на старые, либо очень обширные вопросы.

   Напоминаем, что присылать вопросы можно через специальную форму. Подписанные вопросы будут участвовать в конкурсе.

В чём основная стратегическая ошибка Сарумана?

   Вопреки расхожему мнению, именно Саруман предстаёт главным антагонистом Властелина Колец. В отличии от него, Саурон всё время остаётся “за кадром”, направляя своей волей многочисленных слуг на войну с эльфами и людьми. Куда более “антогоничны” зримые воплощения его власти - Король-чародей уничтожает Арнор, одно из двух королевств дунэдайн; он же ведёт войска Мордора в атаку на Гондор, и вместе с другими назгул рыщет по Средиземью в поисках Кольца. Многочисленные орки, тролли, морийский балрог и служащие Тьме люди пусть и представляют реальную угрозу героям, но при этом остаются пешками в руках великих сил. Саруман же активно взаимодействует с другими персонажами, лично участвует во многих событиях, и при этом ведёт собственную игру, цель которой сравни цели Саурона - овладеть Единым кольцом и править Средиземьем во благо его обитателей (так, как это представляется им).

   Как нам известно, в конечном итоге Саруман дважды потерпел поражение - сперва Айзенгард и его армии были разгромлены, а затем он сам оказался убит восставшими хоббитами Шира. Чтобы понять, где Саруман просчитался, нужно сперва задаться вопросом - в чём же заключается его стратегия? Пожалуй, стоит разделить её на три ключевых направления:

     1.Поиск Единого кольца;

     2.Манипуляции королём Теоденом и контроль над Роханом;

     3.Создание агентурной сети в Шире.

   Известно, что главным мотивом многих поступков Сарумана было желание завладеть Единым Кольцом. Как и Саурон до него, Саруман желал принести порядок и мир обитателям Средиземья, но из-за нетерпеливости и гордыни в итоге жаждал не помогать, а править. Как только он осознал, что Исильдур потерял Кольцо в водах Андуина, Саруман начал свои поиски. Во многом, именно желание отогнать Саурона от реки стояло за его поддержкой атаки на Дол Гулдур, как и желание не привлекать внимание к ней стояло за его стремлением скрыть возвращение Саурона в Дол Гулдур позднее.

   Среди истари он был "специалистом" в вопросах магических колец, и использовал все средства для того, чтобы расширить свои знания. Вероятно, потому он и применил палантир, из-за чего оказался в ловушке Саурона. Последний решил воспользоваться волшебником в грядущей войне, и отчасти подчинил его. Однако, Саруман всё ещё жаждал Кольцо, и Саурон знал об этом желании.

Единственным способом вырваться из-под контроля Саурона было Кольцо. Саруман считал, что так избавит Средиземье о великого зла, полагая, что в его руках оно поможет обустроить мир по справедливости. Едва ли он понимал, что начинает мыслить как Саурон, и что подражает ему - даже когда выковал собственное Кольцо.

   Но недостаточно было лишь захватить Кольцо - с ним нужно было совладать, навязать свою волю. Сумей он это, то использовал бы Кольцо по назначению - чтобы управлять умами, контролировать легионы слуг и солдат, и подчинять народы своей власти.

   С силой Кольца он бы стал самым могущественным существом в Средиземье. Враги бы боялись его, слуги слепо следовали его приказам, и он мог бы влиять на погоду, исход сражений (вселяя сверхъестественные силы в своих солдат), и даже менять облик мира. Без Единого Кольца, Саурон не сумел овладеть волей Пиппина и Арагорна (последнего, однако, хранило его законное право на палантир), и не смог до конца сломить Дэнетора. Однако, он всё ещё обладал великим могуществом по всему Средиземью, наделяя назгул их зловещим ореолом, напуская тучи на Гондор, и контролируя слабых волей существ. Окажись Кольцо у Саурона - он был бы неостановим, а значит - Саруман нуждался в Кольце, чтобы хотя бы сравняться с конкурентом в силе.

   Роханская стратегия была навязана ему Сауроном: тот хотел видеть Сарумана младшим союзником, а то и вовсе слугой. Возможно, желая достичь уровня Моргота, он видел в Сарумане некоторое подобие себя, и именно роль второго после Бога ждала Сарумана. Однако, он продолжал играть собственную игру, подыгрывая Тёмному властелину - народы Гондора и Рохана не признали бы Сарумана своим владыкой, пока у него нет Кольца, и потому он нуждался в союзе с Сауроном, чтобы разбить людей.

   Его план был прост - овладеть разумом короля Теодена, и когда придёт время начать войну, просто ввести свои войска в беззащитный Рохан, вырезая сопротивляющихся по одному. Однако, когда Гендальф, которого Саруман отправил на верную смерть в Морию, воскресшим прибыл в Эдорас и излечил Теодена, Сарумана охватило беспокойство. В то же время, захватившие Пиппина и Мерри орки должны были принести ему Кольцо; Саурон знал тогда о мотивах волшебника, и послал на перехват собственный отряд. Однако, орки были перебиты людьми Эомера, а хоббиты бежали в Фангорн. Саруман настолько боялся неудачи, что лично вышел оркам навстречу, и бродил у окраин Фангорн.

   Итак, два главных условия победы Сарумана - Кольцо и ослабленный Теоден - ускользнули от волшебника. Однако, у него всё ещё была надежда на победу: Рохан оставался раздроблен, и Теоден не мог призвать на финальное сражение все свои войска; армия Сарумана была сильна и многочисленна, чтобы разбить войска короля в Хельмовой Пади; наконец, пусть Кольцо и не было обнаружено, но Саруман верил в шанс того, что двое сбежавших хоббита остаются неподалёку - он даже не понимал, что всё это время Кольцо движется вместе с Фродо к Мордору.

   Здесь происходит одна из важнейших стратегических ошибок Сарумана - он практически опустошил Айзенгард, обрушив все свои силы на короля Теодена. Ещё не зная о своём поражении, он открылся для нового удара - и энты вошли в его владения без особого сопротивления. Саруман долго ждал возвращения победоносной армии, но та уже была сметена. Он стал пленником в собственной башне.

   Была ли у Сарумана надежда победить, не захватив Кольцо? Так как всё вело к финальному противостоянию с Сауроном, у него едва ли были шансы одержать победу над огромными войсками Саурона, не переманив хотя бы их часть силой Кольца. Да, он мог раскрыть своё истинное могущество, и тогда нанёс бы огромный вред Средиземью; но начни он двигать горы и вызывать извержения вулканов, это бы вызвало реакцию Валар. Нужно понимать, что даже предав свою миссию, он всё ещё играл по определённым правилам, боясь привлечь к себе внимание сил, превосходивших его собственные возможности. На примере поединка Гендальфа и балрога мы видим, чем может обернуться сражение двух майар. Противостояние Саурона и Сарумана в их полную силу могло стать отголоском Войны гнева; и в то же время, завершилось бы физической гибелью обоих.

   Однако, если Саурон имел возможность возрождаться, пока Единое Кольцо существует, то едва ли Илуватар позволил бы падшему Саруману вернуться в мир, как позволил то пожертвовавшему собой Гендальфу.

   А значит, ему нужно было Кольцо - он ставил на него слишком многое, чтобы не считать это его ключевой ошибкой. Без него он бы стал не более чем полу-автономным союзником Саурона. Окажись Кольцо у Саурона, он бы окончательно подчинил мага своей воле, либо же просто избавился от него. Но оба проиграли, не взяв в расчёт хоббитов и наследника Исильдура - и если Саурон был развоплощён навсегда, то Саруман имел запасной план.

   Тяжело назвать конкретную причину, по которой Саруман уделял так много внимания Ширу, не зная, что Кольцо скрывается именно там. Однако, как выяснилось после падения Айзенгарда, он много лет закупал у Шира продукты, трубочное зелье и материалы. Учитывая, что до времени он находился в дружбе с Роханом, а люди Дунланда поставляли ему живую силу, необходимости в такой торговле не было - он и так мог закупать всё необходимое у ближайших соседей, не рискуя посылать караваны через заброшенные земли Эриадора.

   Однако, логика его действий напоминает логику великих держав современности - не имея особой с того выгоды, они заключают торговые договора с малыми государствами, усиливая таким образом своё влияние на них. Значительная часть дохода шла в карман Лото Саквиль-Бэггинса, что сделала его агентом Сарумана. Лото позволил людям войти на территорию Шира, а в результате те помогли ему захватить власть. Когда Саруман прибыл в Шир после своего первого поражения, он легко стал новым правителем, так как люди Лото всегда были верны волшебнику.

   Таким образом, он выполнил сразу несколько задач - создал пространство для отступления, плацдарм для завоевания Эриадора, и в то же время - обладал шпионской сетью под самым носом у Гендальфа и Арагорна. Как мы знаем, Шир пригодился ему именно в качестве запасного убежища, и лишь возвращение Фродо и компании помогло окончательно победить мага.

   В результате, несмотря на изначальное преимущество в живой силе, люди Сарумана не смогли одержать победу в партизанской войне с хоббитами. Пускай Шир и был разорён, а многие хоббиты погибли, но им удалось загнать волшебника в угол. И даже тут у него был шанс уйти, сбежать на Восток или Север, следуя за Синими магами. Однако, важнейшей ошибка большинства тиранов заключается в том, что они в грош не ставят даже своих вернейших слуг. Когда все, кроме Гримы, покинули Сарумана, он всё равно продолжал унижать Червеуста. Как и многие тираны, Саруман пал от руки своего ближайшего сподручного.

В виду смежности некоторых из присланных нам вопросов, я постарался их объединить. Первые два вопроса раскрыты одним блоком, поскольку я так и не смог их связать в один, но и по-отдельности расписывать не стал. Вопросы очень разные и ответы чрезвычайно велики, а потому, советую ознакомиться со списком и выбрать сперва тот, что вам интересен. Первые две представляют собой историю написана "Властелина Колец", в то время как остальные более похожи на мой привычный формат.

Нет, серьёзно. Я правда переборщил с количеством буков.

Вопросы по-прежнему присылать сюда, а за понравившийся можно проголосовать, чтобы мы могли наградить вопрошающего.

Список вопросов:

     - Какие две башни имел в виду Толкин?

     - Почему Властелин Колец не трилогия?

     - Опишите государственный строй Гондора.

     - Как устроена экономика в Средиземье?

Какие Две башни имел в виду Толкин?
а также
Почему вы говорите, что Властелин колец не трилогия?

   Я не случайно связал эти два вопроса: в обоих случаях мы являемся жертвой образа, сложившегося вопреки желанию автора. Толкин не предполагал ни разбивать свою историю на три части, ни давать искусственным частям названия. Чтобы ответить на оба вопроса, необходимо их совместить:

   Толкин начал свой труд, по настоянию издателя, в декабре 1937 года, а завершил (не считая правок и приложений) в августе-сентябре 1948 года. За эти долгие 11 лет Толкина прерывали обязанности профессора в Оксфорде, необходимость кормить семью и тяготы военного времени, когда к увеличившейся университетской нагрузке прибавилось участие в службе Гражданской обороны, предупреждающей воздушные налёты и диверсии германцев. “Властелин Колец” писался тяжело, порой Толкин впадал в апатию и не мог в течении нескольких месяцев написать и строчки; в иные моменты, особенно в периоды долгого отдыха, он создавал за раз по несколько глав. Сохранилась подробная переписка Толкина с Рэйнером Анвином, главой издательства George Allen & Anwin, чей совсем ещё юный сын в своё время дал “зелёный свет” “Хоббиту”. По этой переписке можно понять, насколько мало знал о своей работе Толкин в самом начале пути: он постоянно сообщал Анвину, что книга почти готова, но затем следовал период затишья, после которого Толкин писал ещё пару сотен страниц, нисколько не приближаясь к финалу. Следуя черновикам, складывается впечатление, что Братство (тогда именуемое Компанией) должно было обнаружить Ородруин, едва перевалив через Мглистые горы. Многие детали возникали как бы сами по себе: Толкин не задумывал многих персонажей, но развивающиеся его пером события выходили из-под контроля. Так, откуда не возьмись, хоббитов на пути в Бри поджидали загадочные (неизвестные самому Толкину!) Чёрные всадники, а у Боромира, к изумлению не только персонажей, но и автора, появился брат Фарамир. Лишь на совете у Элронда Толкин, как и все остальные, узнал, что в пропаже Гендальфа виновен маг Сарумонд, а Арагорн, сменивший много имён и даже расу (когда-то он был хоббитом по имени Рысак), раскрыл своё королевское происхождение. Толкин был первооткрывателем растущего на глазах мира, и в конце концов он дошёл до конца путешествия, хотя последние главы (особенно “Разорение Шира” и вырезанный Эпилог) дались ему с особым трудом.

   Однако, даже будучи написанным, роман не мог быть издан; во многом потому, что Толкин желал издать другую книгу. Более того, в самом контракте, позволившем “Хоббиту” выйти в свет, оговаривалось, что автор обязан предоставить ещё одну свою книгу в случае успеха. Успех был достаточно громким, и в 1937 году Толкин предложил издать “Сильмариллион” - тогда ещё не дописанный и отличающийся (порой довольно существенно) от того, что мы знаем сегодня. Издатель, взвесив все риски, ответил Толкину уклончивым отказом - ему справедливо казалось, что мало кто прочтёт столь запутанную историю, написанную в очень нетипичном стиле, с сотнями имён на нескольких выдуманных языках. Вместо этого, Анвин настоял, что Толкину следует написать продолжение популярного “Хоббита”, а затем, быть может, настанет время “Сильмариллиона”.

   Толкин взялся за работу над продолжением, не оставив, однако, надежд на “приквел”. Как нам известно, то, что должно было стать новым “Хоббитом”, чрезвычайно разрослось, и уже не походило на своего предшественника. Если “Хоббит” был задуман в первый ряд для детей, то “Властелин Колец” уподобился совершенно иному. Когда работа приближалась к концу, Толкин уже был уверен, что “Властелин Колец” должен быть издан в паре с “Сильмариллионом”, и не имеет смысла без него. В письме издателю он подчёркивал, что единственное деление его работы - это две логические части, “Сильмариллион” и “Властелин Колец”, дополняющие друг друга. “Хоббит” в его сознании стоял совершенно отдельно, и лишь в конце жизни он взялся переписывать его на “высокий” манер; чего, впрочем, так и не успел.

   Толкин понимал, что Анвин ему откажет; однако, в 1949 году он был представлен старшему редактору издательства Collins (ныне именно Harper & Collins издают его книги), который согласился издать обе книги, если те будут написаны. Толкин, однако, считал себя обязанным Анвину - пусть и не юридически (поскольку обещанная “вторая книга” была издана - ею стал “Фермер Джайлз из Хэма”), но морально. Дальнейшая переписка Толкина с Анвином - очень забавное чтиво. Толкин решил во что бы то ни стало разорвать деловые отношения с издательством, но сделать это максимально корректно. Он начал в подробностях описывать ему, как ужасен “монстр”, созданный им: “огромный, запутанный, скорее печальный, ужасающий роман, едва ли пригодный для детей (если вообще для кого-то пригодный)”; “Это не столько продолжение “Хоббита”, сколько продолжение “Сильмариллиона”; “Я считаю, что он тесно связан с “Сильмариллионом”, “и ничего не могу с этим поделать”; “Я хочу опубликовать их оба… неразделёнными”. Наконец, пытавшийся схитрить Толкин добавил: “Я не стану горько скорбеть (и не буду страшно удивлён), если вы отвергните столь очевидно невыгодное предложение…” - дело в том, что стоимость книгопечатания возросла в три раза за время войны, и не падала ещё некоторое время после. Толкин рассчитывал, что Анвин ответит отказом, и тем самым позволит ему заключить контракт с издательством Collins.

   Анвин думал иначе.

   Он очень хотел получить от Толкина продолжение, обещанное ещё десять лет назад. Осторожно подбирая слова, он поинтересовался, нельзя ли разбить роман на несколько томов (например, по две или три части на том), чтобы сэкономить средства. Толкин же уверял, что такое разделение будет искусственным, и часть не может быть самостоятельна от целого. И всё же, Анвин потратил немало времени, прорабатывая варианты, и не собирался говорить окончательное “нет”. Его сын, уже изрядно подросший, горячо настаивал на необходимости издать “Властелин Колец”. В письме отцу, который переслал его Толкину (против воли сына), Анвин-младший заявил, что ни разу при прочтении “Властелина Колец” не испытывал нужды в “Сильмариллионе”, и предлагал “перебросить” необходимый материал из одной книги в другую, если тот и вправду так нужен Толкину.

   Толкин был в ярости. Он не только не смог разорвать отношений с издателем, но и был вынужден делить то, что задумано целым. В конце-концов, он сдался; получив призрачный намёк на то, что при успехе “Властелина Колец” издательство возьмётся за “Сильмариллион” (который, кстати, так и не был дописан, что особенно смущало Анвина), Толкин согласился на условия Анвина, поскольку “лучше что-то, чем ничего… Время растёт в цене. Мой уход на пенсию (уже скорый), насколько я могу судить, принесёт мне не отдых, но бедность…” Собрав мысли, Толкин делает последние изменения в романе, всё ещё работая над приложениями и периодически правя редакторов (те “исправили” за Толкина “неправильное” написание слов “эльфы”, “дворфы” и т.д.) В это же время готовится второе издание “Хоббита”, и Толкин, желая хоть как-то сблизить его с “Властелином Колец”, переписывает ряд сцен - особенно те, в которых есть Голлум и Кольцо. Делает он это вынужденно - ведь вместо задуманной дилогии “Сильмариллион”-”Властелин Колец”, читателю представят “продолжение” “Хоббита”.

   С самого начала Толкин называл свою книгу “Властелин Колец”. Как я уже сказал, она была разбита на шесть частей, которые, на позднем этапе, несли следующие имена: “Кольцо отправляется”, “Кольцо идёт на юг”, “Измена Айзенгарда”, “Кольцо идёт на восток”, “Война Кольца” и “Конец Третьей эпохи”. Толкин предлагал Анвину, если книгу придётся разбить на три тома, назвать каждый по имени тех частей, из которых он составлен (т.е. первый том назывался бы “Кольцо отправляется и Кольцо идёт на юг”, и т.д.). Ему казалось, что назвать их иначе невозможно, поскольку если между первыми двумя и прослеживалась связь, то третья и четвёртая были совершенно не связаны: они имели смысл в едином целом, но не по отдельности.

   В качестве альтернативы, Толкин предложил шести частям и иные названия, более поэтичные в связке: “Первое путешествие” и “Путешествие Девяти спутников”, “Измена Айзенгарда” и “Путешествие Кольценосцев”, “Война Кольца” и “Конец Третьей эпохи”.

   Наконец, если Анвин потребует односложное название для томов, Толкин предложил назвать их “Растущая Тень”, “Кольцо в Тени” и “Война Кольца”. Для последнего тома также обсуждалось имя “Возвращение Короля” - слишком многое выдающее, как считал Толкин, но очень приглянувшееся Анвину. Некоторое время спустя, пока решалось, включать ли в книгу иллюстрации (очень затратные по тем временам), имя первого тома сменилось на “Возвращение Тени”.

   Решив иные вопросы публикации, но так и не получив однозначного ответа, Анвин предложил, среди прочего, назвать первый том “Властелина Колец”... “Властелин Колец”. Толкин парировал, что это название наиболее полно отражает роман целиком, и остановился на “Возвращение Тени”, “Растущая тень” и “Возвращение Короля”.

   Лишь 17 августа 1953 года Толкин написал окончательное решение: “...под общим именем “Властелин Колец”, часть. 1 “Братство Кольца”, часть 2 “Две башни”, часть 3 “Война Кольца” (либо, если вы всё ещё так желаете, “Возвращение Короля”).”

   “Братство Кольца”, по его словам, подходит почти идеально; “Две Башни” виделись ему чуть ли не единственным способом связать две непохожие части; наконец, он предпочитал “Войну Кольца”, поскольку тогда бы название не только упоминало лейтмотив произведения - Кольцо, - но и не давало бы подсказок к тому, как повернётся история.

   Итак, роман вышел. В трёх частях, небольшим тиражом, и с условием издательства - Толкин не получит и цента, пока издание книг не окупится, но затем будет получать половину прибыли. Роман вышел, и разделил пополам критиков, читателей, и историю литературы. С момента своего выхода, “Властелин Колец” никогда не выходил из печати; по количеству проданных копий он занимает третье место, уступая лишь Сервантесу и “Повести о двух городах” Диккенса (по иным данным, догоняя последнего). Из-за безумной популярности романа, за ним прочно закрепился ярлык “трилогии” - до сих пор, несмотря на дешевизну печати, он чаще издаётся в трёх томах, нежели одной книгой. Как мы уже выяснили, это заблуждение.

   Какие “Две башни” имел в виду Толкин? Сам он оставил противоречивые свидетельства на этот счёт. С одной стороны, как следует из письма Анвину, ему нравилась идея, что это может быть ЛЮБАЯ пара из башен, упомянутых в третьей и четвёртой книгах - Айзенгард, Барад-дур, Минас Тирит и Кирит Унгол... Однако, кажется, что в конце он выбрал башни Айзенгарда и Минас Моргул - именно они изображены на обложке, созданной Толкином для первого издания, но не использованной из-за тотальной экономии. В дальнейшем, когда “Властелин Колец” многократно окупился, башни Сарумана и Короля-Чародея появились на многих изданиях второго тома, как того и хотел Толкин.

Обложка кисти Толкина; Айзенгард и Минас Итиль

   Устоявшийся образ, однако, был изменён экранизацией Джексона: тот, отказавшись от параллельного повествования, предпочёл связать две книги “союзом двух башен” - Айзенгарда и Барад-дура, - доминирующих над героями во втором фильме. Из-за смещения некоторых глав четвёртой книги в третий фильм, во второй части и вовсе не появился Минас Моргул (как и башня Кирит Унгол); вместо этого решено было сделать Минас Моргул и Башню Луны символическим противовесом Минас Тирита и Башни Эктелиона в финальной части. С тех пор, среди прочих заблуждений пост-джексоновского фендома, бытует мнение о двух башнях - Саурона и Сарумана. В реалиях книги, для последнего это непозволительная честь.

Имена Средиземья, часть 1

Как заведено, в перерыве между присланными вами вопросами есть место случайному факультативу, на этот раз посвящённому именам. В виду зачастую скудного материала, мы не можем раскрыть традицию имянаречения у народов Арды. А потому дальнейшее - своего рода “пособие начинающему ролевику”: некоторые замечания по поводу того, как будет звучать средиземное имя в той или иной культуре.

Гномы

   Язык гномов - кхуздул - уникален во многих отношениях. Как и Чёрное наречие (с которым он очень схож), язык гномов был создан единственной персоной - в данном случае, вала-кузнецом Аулэ. Язык этот гномы хранили в строжайшем секрете, и лишь единицы (подобно Келебримбору) могли услышать его. На протяжении веков кхуздул не претерпел изменений, потому что мало использовался в быту и общении: для этого гномы применяли языки людей и эльфов. У кхуздула почти не было диалектов, а потому гномы, рождённые в тысяче километров друг от друга, прекрасно бы друг друга поняли; единственное региональное различие кхуздула заключалось в том, как произносился звук “Р” - либо как в языках эльфах (идентично русской "Р"), либо как у орков (дрожащая "Р").

   Именно на кхуздуле, языке ритуалов и традиции, гном получал своё “настоящее имя”. Мы имеем лишь общее представление о том, как звучал и был устроен кхуздул, многим походивший на древний иврит. Меньше полусотни слов на этом языке достоверно известно, а имён - совсем немного:

   - Азагхал - владыка (“забад”) гномьего королевства Белегост (“Габилгатол”) в Первую эпоху; учитывая родство кхуздула с адунаиком (в котором есть слово “azgara”) и некоторую связь с Чёрным наречием (“Азог”), может означать “Воин”;
   - Фелакгунду - так гномы усвоили имя Фелагунда, правителя Нарготронда (“Нулуккиздин”). Забавным образом, разбив имя на две части - “фелак” и “гунду” (встречается в “Гундабад”), можно трактовать имя как “Каменотёс Подземного чертога” - скорее всего случайность, либо обратная этимология (когда имя с другого языка заимствуется в схожей форме, но с новым смыслом);
   - Гамил Зирак - легендарный кузнец Первой эпохи из Ногрода (“Тумунзахар”). Вероятно, это лишь прозвище гнома, так как переводится либо как “Старое серебро” (из-за седых волос?), либо “Старое острие”;
   - Махал - “Создатель”. Так гномы называют Аулэ, своего творца. (потому что он махал молотом, гы)
   - Таркун либо Шаркун - так гномы называли Гендальфа. Вероятно, означает “[человек] с посохом”. Подозрительно схоже с орочьим словом “шарку” (“старик”), применяемом в том числе к чародеям; к тому же, последнее может происходить от людского корня ZAR, который родственен нуменорскому слову “зигур” (“чародей”). Но это не точно;
 

   Кроме того, выделяются три имени: Мим и его сыновья - Ибун и Кхим. В первом и последнем имени использована долгая “и” (“î”), которая отсутствует в кхуздуле. Следовательно, мы имеем дело либо с диалектом, либо с имена другого языка. Даже догадок о том, что они означают, я не имею (возможно, прозвища - “Отец, Старший и Младший”? - маловероятно).

   Представленных примеров немного, но общее впечатление они создают. Логика имён очень схожа с таковой у скандинавов. Такие имена и прозвища как Арнгейр (“Орлиное копьё”), Рафнсвартр (“Чёрный ворон”), Зигурд (“Страж победы”) и Гудфиннр (“Божественный колдун”) в переводе на кхуздул отлично бы вписались в логику гномьего имянаречения. Это имена силы, имена-амулеты, это отражение личных особенностей носителей и руководство к действию. Остаётся лишь добавить, что нео-кхуздул, специально разработанный Дэвидом Сэйло для экранизации “Властелина Колец”, обладает достаточным багажом, чтобы составить десяток-другой впечатляющий гномьих имён.

   Куда чаще гном известен под именем, которое использует в большом мире. И здесь следует сделать важную оговорку:

   Да, Толкин сконструировал несколько самостоятельных, готовых к применению языков, к тому же снабдив их диалектами и архаизмами. Однако, лишь три языка проработаны достаточно хорошо, чтобы ими пользоваться как они есть; ещё несколько обладают достаточным описанием, чтобы восстановить недостающее. Но в случае большинства мы знаем лишь несколько слов (например, талиска, язык эдайн Первой эпохи) либо не знаем ничего (как в случае с северянами-лоссотами). Для тех языков, чтобы не были проработаны в достаточной степени, Толкин зачастую использовал “заменитель” - реальный, но мёртвый ныне язык, на который как бы переводится язык оригинала. Самы известный пример - рохиррим. На страницах романа они говорят на англо-саксонском - прямом предке современного английского. Альбург, Хорнбург, Айзенгард - эти названия, как и имена многих рохиррим - староанглийские. На самом деле, у рохиррим был свой язык, из которого нам известны лишь редкие примеры. Но о них - позже.

   Отступление было необходимо, чтобы пояснить, почему гномы у Толкина носят имена из скандинавских саг. Когда Толкин писал “Хоббита”, он ещё не видел его частью Легендариума: гномы Эребора не были гномами Сильмариллиона. Все имена он взял из первого стиха Старшей Эдды - “Пророчества Вёльвы” (аллитерация не сохранена):

          “... Мотсогнир там / Сильнейший был создан
          Средь двергов всех / А следом был Дурин;
          Людям подобных / Многих создали
          Двергов на свете / По Дурина слову:

          Ньи и Нити, / Нортри и Сутри,
          Аустри и Вестри, / Альтйоф, Двалин,
          Нар и Наин, / Нипинг, Даин,
          Бифур, Бофур, / Бомбур, Нори,
          Ан и Онар, / Ай, Мьйотвитнир,

          Вигг  и Гандальф, / Виндальф, Траин,
          Тэкк и Торин, / Трор, Вит и Лит,
          Нир и Нират, - / Теперь по порядку -
          Регин и Ратсвит - / Всех назвала.

          Фили, Кили, / Фундин, Нали,
          Хепти, Вили, / Ханнар, Свиур…”

   В дальнейшем давать гномам скандинавские имена стало оправданной традицией. Дело в том, что гномы берут себе имена на языке того народа, рядом с которым живут. Эребор, Железные холмы, Серые и Мглистые горы (т.е. основные поселения гномов после Первой эпохи) опоясывают собой земли, населённые многочисленными северными народами. Для передачи их языков Толкин использовал различные германские языки; язык Дэйла был переведён именно на древнескандинавский. Потому совершенно неудивительно, что гномы берут себя имена из языка, который использует наиболее близкий к ним народ. Один из владык Ногрода Первой эпохи - Наугладур - и вовсе известен под таким эльфийским именем (“Владыка гномов”). Возможно, что имена Мима и его сыновей - лишь заимствование из чужого языка - например, языка восточан.

   Таким образом, всякий, кто подбирает имя своему маленькому гному, имеет ни с чем не сравнимый выбор: кроме собственно кхуздульских имён (нео-кхуздул в помощь, он правда хорош), гном может носить имя практически любого народа, с которым имел счастье познакомиться первым, или который имеет особое значение для его государства/племени/клана. Гном, живущий на востоке, с большей вероятностью возьмёт восточное имя; живущий на севере - северное. Гном, мигрировавший в Умбар, и взявший себе имя на харадрике или адунаике? Почему бы и нет! Средиземье - огромный и живой мир, способный подстроиться под любое обстоятельство.

Айнур

   Ещё один особый случай - “боги” Арды. Валар, майар и примкнувший к ним Шепилов сонм духов, будучи по природе своей нематериальны, в именах (и даже языке!) не нуждаются. Однако, им в конечном итоге пришлось иметь дело с эльфами и людьми, для чего требовалась форма. Приняв зримое обличие, чтобы не травмировать детей Илуватара своей внеземной природой, они создали себе и язык. И так же как и облик - великолепный, величественный и грозный - язык их отражает природу создателей. Даже эльфам он казался чуждым и неприятным, а потому валар говорили с ними на квенья. Лишь немногие эльфы изучали валарин, и некоторые слова, изменяясь, перешли в языки эльфов и людей (например, “мирувор” происходит от валар. “мирубхозэ” - “медовое вино”). Скорее всего, даже кхуздул (а может, и Чёрное наречье) возникли под сильным влиянием валарина: всё таки создатели всех трёх языков - айнур.

   Валарин одним-единственным предложением описал эльфийский летописец Румил, но вы не найдёте описания точнее: “Языки и голоса Валар преисполнены неумолимого и сурового величия, и в то же время быстры и утончённы, рождая звуки, которые нам сложно воспроизвести; а слова их длинны и стремительны, подобные блеску клинков, сорвавшейся в бурю листве и грому обвала в горах.” Это действительно сложный, не поддающийся разбору язык; многие признаки, однако, роднят его с древним вавилонским, а письменность (сарати, предтеча тенгвара) - с санскритом. Вероятно, следуя внутренней мифологии, именно вавилонский и санскрит позднее заимствуют элементы из валарина. Вот так, например, на валаринском сарати (читается он справо-налево) записано “Атарафелун Душаманутан” (“Арда Искажённая”):

Орки и окрестности

   Удивительная деталь, на которую я уже обратил внимание, заключается в лингвистическом сходстве кхуздула и чёрного наречия. Казалось бы, какой тут может быть культурный обмен, когда война между гномами и орками не прекращалась столетиями? Одна из идей, которую Толкин так и не развил, заключается в том, что многие языки мира восходят к валарину через три его диалекта - Аулеанский, Оромеанский и Мелькорин; всё это вариации одного языка, на которые ложатся особенности трёх озаглавленных валар. Согласно раннему Легендариуму, от первого возник кхуздул (что логично), второй сильно повлиял на эльфийские языки, а третий стал основой языка орков, балрогов и драконов Первой эпохи (серьёзно, вы когда-нибудь задумывались, на чём они говорили?). Позднее, идея эта была забыта, и так и не реализована в известных нам работах. Однако, именно Аулэ создал кхуздул для гномов, а Саурон - его ученик. Разве не закономерно, что язык, созданный учеником, повторит многое из языка, созданного учителем? - для это даже не нужен общий аулеанский прото-язык.

   Саурон, великий кузнец и обольститель, мечтал стать великим во всём. Он создал Чёрное наречие, чтобы удовлетворить свою жажду к творению, но так как ему не под силу было сотворить собственную расу, он вручил изобретение своим слугам - оркам и троллям, а также людям на службе у Властелина Колец. Видение Саурона заключалось в идеально устроенном мире, где всё будет твориться к всеобщему благу покорённых рабов; видимо, он представлял Чёрное наречие как всеобщий язык нового миропорядка.

   Только вот орки… дабы не обидеть орколюбов, назову их “лингвистически некомпетентными”. Для Толкина возможность творить и использовать язык - важнейшее качество живой души. Орки, чьи души (если они вообще были) пребывали в изрубленном, извращённом состоянии, с трудом поддержали инициативу начальства. Вместо того, чтобы заговорить на Чёрном наречии, они понахватали из него множество слов, и с исключительно орочьим изяществом поместили в ту какафонию звука, что называют орочьими языками - остатки той речи, которую создал для них Моргот (да, в мире творца языков Толкина каждый второй - творец языков).

   Никакого общего языка у орков, как понимаете, не было; на самом деле, их неудачи на военном поприще совершенно понятны тем, кто представит себе войско полу-зверей, говорящих на сотнях диалектов; однако, Чёрное наречие и воля Саурона справлялись с тем, чтобы это не приводило к полному разброду. Большая часть орочьих слов - заимствования из других языков, причём заимствования совершенно хаотичные и зачастую трудноузнаваемые. Например, слово для обозначения нолдор - “голог” - это искажённое синдаринское “голод”. Человек, который взялся изучать орочью лингвистику, превратился бы вскоре в безумного Аль-Хазреда. Уже упомянутый Дэвид Сэйло, однако, взялся за этот труд, и для трилогии “Хоббит” составил грамотный словарь нео-оркского языка. К ознакомлению рекомендую.

   Почти любое орочье имя на одном из их множества языков будет достаточно простым (если не сказать примитивным) именем-характеристикой - “сильный”, “глупый”, “высокий”, “убийца”, “охотник” и т.д. Точных примеров быть не может, потому что Толкин не занимался разбором Чёрного наречия из-за трудно скрываемого отвращения - так, словно это и вправду древний язык орков. Мы даже не знаем, как наверняка переводится фраза из “Властелина Колец”; Толкин отмечает, что не хотел бы переводить её, так как такие слова ему претят, и больше подходят не его трудам, а “тому, что сегодня принято называть высокой литературой”.

   Чёрное наречие устроено куда как стройнее, и по немногим артефактам можно довольно правдоподобно восстановить его структуру (опять же, обращайтесь к Дэвиду Сэйло - мировой человек в вопросах лингвистики). К тому же, Чёрное наречие может иметь некоторые связи с хурритским языком, который в свою очередь имеет историческую (но не лингвистическую) связь с уже упомянутым древним вавилонским, возможным прототипом валарина. От валарина же (то ли через мелькорин, то ли напрямую) Чёрное наречие заимствует целые слова: взять хотя бы прославленное “назг” (“кольцо”), восходящее (предположительно!) к валаринскому “нашкад” (из “Маханашкад” - “Кольцо Судьбы”).  

   Вот лишь некоторые примеры имён, орочьих либо на Чёрном наречии:

   - Азог - вероятно, имя на Чёрном наречии. Как уже было сказано, может восходить к общему с адунаиком корню, связанному с оружием и войной (т.е. “Воин”);
   - Больг - пример имени, взятого, вероятно, из чужого языка (возможно, людского). Скорее всего означает “сильный”;
   - Балкмег - пример орочьего имени на эльфийском (гномском) языке; его квенийский аналог - Малькамектэ (“Злое сердце”). Другой пример - Луг (“Змей”);
   - Гольфимбул - иной пример, когда орк получает имя на языке людей, в данном случае - языке северян Дэйла (т.е. древнескандинавском), с примерным значением “Великий [Гольф]” (да, это шутка про игру в гольф, и Толкину она в какой-то момент так надоела, что в планируемом переиздании “Хоббита” (которое так и не вышло), он переименовывался в Гульфимбула, а история переделывалась из сказки в эпос);
   - Лугдуш - чисто орочье имя. Первый элемент - орочье слово “луг” (“крепость”), как в “Лугбурц” (“Чёрная крепость”).
   - Кхамул - единственный из назгул, названный по имени. Значение неизвестно, но доставляет;
   - Шарку - уже упомянутое прозвище Сарумана среди орков (“старик”).

   Другие примеры орочьих имён из книг (дополнение (Ч) у имён из черновиков):

   Гаш (Ч), Горбаг, Гришнак, Лагдуф, Лугдуш (Ч), Лугхорн (допускаю заимствование из языка рохиррим), Маухур, Музгаш, Наглур (Ч), Радбуг, Шаграм (Ч), Шаграт, Уфтак, Углук, Ягул (Ч), Заглун (Ч)... Надеюсь, общую суть вы уловили.

   В конечном итоге, следует понимать, что Толкин создавал орочьи языки и Чёрное наречие из одного единственного побуждения - привнести в свой мир язык, который будет звучать грубо и неприятно. Поэтому, кроме как обращаясь к списку известных орочьих имён, можно просто имитировать то ощущение, которое возникает у носителя индоевропейского языка от знакомства с этими именами. Есть одно простое правило - орочьи вожди и люди, служащие Саурону, чаще берут себе имена на Чёрном наречии; простые орки - носят свои орочьи “клички”. Имена на других языках, особенно языках людей, тоже отлично подойдут - лишь бы смысл был пострашнее, да звучание погаже. В конце-концов, само слово “орк” означает ничто иное как “бугимен”, ночную страшилку для детей.

Hic sunt dracones

   Ещё один народ с собственным языком и культурой сюда не влезет, а потому самое время обратиться к тем, кто известен лишь под шестью именами - драконам.

   Дракон в представлении не нуждается - это образ настолько древний и повсеместный, что мы принимаем его с раннего детства. Сказки, легенды и мифы, фентези и фантастика, народный фольклор и множество пословиц и поговорок, вошедших во многие языки, связаны с этими удивительными, падкими на золото тварями. Дракон - это архетип жадности, силы и зла, смерти и неизбежного рока; на многих средневековых картах, желая отметить дикую и незаселённую область, писали “hic sunt dracones” - “тут обитают драконы”. Обрушив свою мощь на тот или иной народ, столкнувшись с тем или иным героем, они навсегда входят в народную память: как правило, под каким-нибудь грозным именем. Лично для меня, нет дракона значимей Фафнира, хотя и Змея-Горыныча забывать не стоит.

   Смауг - самый известный дракон, во многом потому, что принадлежит к числу последних. Его атака на Эребор послужила началом великих и далеко идущих событий, а его имя известно теперь миллионам. Смаугом его назвали люди Дэйла (вернее, выжившие жители города), а следовательно, это перевод оригинального дэйлского имени на древнегерманский лад. “Смауг” родственно имени “Смеагол” и слову “смиал” (так называются прославленные землянки хоббитов) - все они восходят к общему корню, означающему “прорываться сквозь землю”, “зарываться” или “закапываться”. Таким образом, Смауг, засевший в руинах Эребора - это “Закопавшийся”, в переносном смысле - “Червь”. Его имя на языке Дэйла (настоящем, а не адаптированном) - Трагу (в свою очередь, Смеагол - это “Трахальд”, а смиал - “тран” либо “трахан” ( ͡° ͜ʖ ͡°) ).

   - Ската - за несколько веков до Смауга этот северный змей напал на гномов и разграбил их богатства (либо согнал орков с уже захваченного золота); за что, однако, вскоре поплатился, погибнув от руки Фрама, предка рохиррим. Так как язык рохиррим и их предков - эотеода - передаётся посредством англо-саксонского, к нему имя “Ската” и принадлежит (“обидчик”, “враг”, “захватчик”, "вор");
   - Глаурунг - первый из драконов, чьё имя (на квенья) вероятно значит “Золотой блеск”;
   - Анкалагон - величайший из драконов (силой и размерами), что в агонии разрушил вулканические пики Тангородрим. Его синдаринское имя означает либо “Несущиеся челюсти”, либо “Кусачая буря”. В переводе на англо-саксонский он назван Анддрака (“Враг-дракон”);
   - Гостир - дракон на службе у Моргота, о котором известно лишь имя. Вероятно, означает “чудовищный взгляд” либо “ужасный блеск”;
   - Хризофилакс Дивэс - я не мог не добавить это милое создание, дракона из повести “Фермер Джайлс из Хэма”. Не будучи частью “Легендариума” (действие повести разворачиваются где-то в средневековой Британии), повесть эта, однако, слишком хороша, чтобы её не вспомнить. Дракон здесь - не злой, а скорее вредный. Его имя - смесь греческого с латынью, и означает "Богатый Хранитель Золота".

   Таким образом, как и в случае с предыдущими историями (поверьте, в будущем закономерность будет другая), можно дать своему змею имя на любом языке и наречии Средиземья; обыкновенно, дракон становится известен под тем именем, что получил от своих первых жертв. А учитывая, что после первого же успеха дракон впадает в длительную и самодовольную спячку, он, скорее всего, окружение не сменит. Следовательно, дракон, живущий на севере, будет носить северное имя; дракон, живущий на юге - южное.

   И только дракон, поселившийся посреди Британии, достоин нести потрясное греко-латинское имя.

Сегодня подборка довольно сарумано-тематическая: попытался взять несколько вопросов, которые уже давно ждут своей очереди (кстати, очередь тут). Спасибо, что вы с нами.

     - Кто такие южане, массово нахлынувшие в Бри?

     - Что за полу-орки и гоблино-люди служили Саруману?

     - Почему Гендальф сразу не отыскал Голлума? Почему Голлум не отправился в Шир? (конкурс)

     - Мог ли "Роверандом" как-то повлиять на "Властелин колец"? (конкурс)

Причины и предпосылки перехода Сарумана на сторону Саурона.

   Автор прислал два вопроса за раз: вместе с вышеобозначенным был интерес о “иерархии гномов”. Не уверен, что о последнем мне есть что сказать, однако, если автор вопросов мне то позволит, я позднее объединю его со смежными.

   Наиболее полно повод к падению Сарумана описан Толкином в тех черновиках, что составили “Неоконченные сказания”, а именно раздел “Поиски Кольца” (“О Гендальфе, Сарумане и Шире”); часть черновиков вошла в опубликованный “Сильмариллион”. Как известно моему читателю, истари, в числе пяти, явились в Средиземье в образе старых волшебников, чтобы, мудростью и своей “магией”, помогать народам Средиземья в борьбе с Сауроном. Они избрали себе тела людей, чтобы намеренно ограничить свою силу: в отличие от Саурона, они не должны были раскрывать своё могущество и стремиться к власти.  Вместе с человеческим телом, они подверглись немалым (для ангельского создания) трудностям: познали голод, усталость, радость и печаль, и, что особенно важно - возможность умереть. Как нам известно по истории Гендальфа, истари действительно умирает от смертельных ран, и лишь вмешательство Илуватара, “перехватившего” душу мага, вернуло его в оболочке более свободной и могущественной; Саурону и Саруману в спасении будет отказано, отчего их навеки ослабленные души станут тенями, прикованными к земле.

   Миссия истари была осознанным риском валар. С одной стороны, как создания немалых знаний и могущества, майар могли стать богами среди людей (что и провернул Саурон); с другой, земная оболочка и земные чувства открывали сердца истари мотивам, которые так часто приводят к падению людей - что особенно справедливо, когда сокрытое могущество по-настоящему велико. Так. будучи величайшим, “превосходящим в мощи”, пал, в жажде раскрыть себя, Моргот. Из истари величайшим (по статусу и силе) был Курумо - Саруман из легенд людей. Сферой его знаний, как ученика Аулэ (каким был и Саурон), были Кольца власти - волшебные артефакты, в которых создатель своим мастерством заключал великую силу: и чем выше было мастерство, тем больше Кольцо усиливало своего носителя. Допускаю, что корни падения крылись уже здесь. Саруман, зная о судьбе величайшего кольценосца - Саурона, - намеренно изучал всё, что мог отыскать о природе Колец ещё до своего прихода в Средиземье. И хотя Толкин определённо говорит, что сперва у Сарумана были благие мотивы, но бездна, как известно, часто смотрит на тебя в ответ.

   Из всех магов, кроме лишь Гендальфа, все так или иначе провалили свою задачу. Вопрос вызывает судьба Синих магов, ибо Толкин так  и не решил, смогли ли они спасти от Саурона Восток, или же сами стали правителями в тех землях. Однако, сама эта тенденция - верный знак того, сколь призрачным с самого начало было всё предприятие. Саруман первые полторы тысячи лет провёл вместе с Синими магами на Востоке, куда, по их убеждению, вели следы Саурона. Однако, когда тень поднялась над Дол Гулдуром, маг вернулся, и провёл ещё некоторое время в архивах Минас Тирита, где, вероятно, и узнал о том, что в башне Ортханк может скрываться забытый палантир. С дозволения наместника Гондора и роханского короля, он стал хозяином Айзенгарда, где продолжил свои изыскания.

   Однако, кроме новых владений, Саруман обнаружил на западе Средиземья, к своему неудовольствию, Гендальфа, ставшего тогда живой легендой среди эльфов, людей, гномов и хоббитов; особенное раздражение у Сарумана вызывали последние. Он искренне полагал, что лучше других служит общему делу тем, что изучает оружие Врага, а в Гендальфе видел лишь нелепого бродягу, который, не сделав ничего на благо миру, остаётся этим миром любим. Саруман, превосходивший Гендальфа в полномочиях и доступной ему силе, завидовал, совершенно пушкинской завистью Сальери, властью (именно властью, как полагал Саруман!) над сердцами. Саруман, обладатель чарующего голоса, всё чаще использовал его чрезмерно, создавая вокруг себя некое подобие двора. Он всё чаще вёл себя заносчиво с Гендальфом, и показательно пренебрегал его словами и советами; хотя на самом деле, он внимательно запоминал каждую деталь, подозревая, что Гендальф скрывает что-то от Совета.

   Как и всякое низкое чувство, зависть Сарумана не лишена комизма. Гендальф всё чаще появлялся, раскуривая хоббичий табак, а о самих хоббитов отзывался с великим восторгом. Саруман, подозрительный к такому вниманию, сам отправился в Шир в образе седого старика, и путешествовал по нему до тех пор, пока не знал в мельчайших подробностях всю округу, каждый холм, и всякое место, достойное внимания. Однако, пусть и не выведав, что Гендальф скрывает от него в этой стране, Саруман из любопытства прикупил себе табака - и, вероятно, в некоторой степени на него подсел.

   Он курил скрытно, стараясь, чтобы никто - особенно Гендальф! - об этом не узнал. Больше всего он боялся, что иные будут смеяться над ним, решив, что тот, завидуя Гендальфу, подражает ему в привычках - разве не прекрасное знание человеческой психологии проявляет здесь Толкин? Как бы то ни было, Саруман наладил тайную торговлю с Широм, закупая (вероятно, через своих союзников) табак у фермеров. Однако, Гендальф всё равно обо всём прознал.

   В это время (ещё до событий, описанных в “Хоббите”), Саруман находит на след Кольца. Изучив множество манускриптов, которыми был богат Ортханк, он узнаёт каждую деталь о последнем дне Исильдура, и определяет точное место в течении Андуина, где тот утратил Кольцо. Зависть к Гендальфу порождает в нём недоверие: даже в его частом молчании он находит свидетельство заговора. Наблюдая, как Гендальф близок к эльфам, Саруман сближается с людьми. Со временем он делает естественный вывод - Гендальф сам ищет Кольцо, а из этого следует, что Саруман должен (ко всеобщему благу) разыскать его первым.

   Всякий раз, когда Белый совет обращает внимание на район сарумановых поисков, волшебник противится действиям. Так, он отказывает Гендальфу в атаке на Дол Гулдур, уверенный, что тот лишь желает подобраться к Андуину: заговорщик и в других видит заговорщиков. На том собрании между волшебниками происходит стычка: Саруман отчитывает Гендальфа за то, что тот курит, пока говорят другие. Гендальф же, подозревая нездоровый интерес Сарумана, после короткой перепалки, пускает несколько дымных колец в его сторону: очевидный намёк, сыгравший роковую роль. Гендальф, с одной стороны, лишь предупредил Сарумана, что всем известный его усилия по поиску Кольца; Саруман же решил, что ему брошен вызов. И хотя Гендальф до последнего не верил в измену Сарумана, списывая всё на ревность, он решился проверить собственные догадки о Кольце.

   Следует ли говорить, что когда Кольцо обнаружило себя в Шире, Саруман, ослеплённый завистью и гордыней, убедил себя в том, что Гендальф с самого начала скрывал Кольцо у хоббитов. Уверенный, что против него уже давно играют свою партию Гендальф и эльфы, он делает смелый шаг, и посредством Радагаста, заманивает Гендальфа в ловушку, а свою башню превращает в твердыню. С этого момента, чувствуя себя обманутым, он решает играть в открытую, и, воспользовавшись палантиром, заключает союз с Сауроном.

   Возвращаясь к вопросу, следует уточнить, что Саруман никогда не был верен своему союзу. С самого начала он обратился к врагу, поскольку был убеждён, что против него уже давно ведёт борьбу альянс Гендальфа. Он, завистливый и не желающий уступать, уподоблялся, с одной стороны, совершенно незначительным чертам Гендальфа (образ, власть над сердцами, табак), и, с другой, уподоблял его себе. Все свои мотивы, желания и страхи он переносил на конкурента. Единственным способом борьбы против сильного врага он видел лишь союз с другим врагом, пусть и временный.

   Все отношения Сарумана с Сауроном сводились к тому, чтобы те общим ударом сломили два сильнейших государства запада - Рохан и Гондор, которые, будучи атакованы по отдельности, неизбежно бы объединились: Гондор не мог прийти на помощь Рохану, скованный по своим восточным границам, а Рохан не мог явиться в Гондор, ослабленный, а затем (в теории) подчинённый Саруманом. Сам волшебник уделил бы это время тому, чтобы сковать движения Братства (что ему несколько раз удалось) и выхватить у него Кольцо (что почти было сделано). Однако, побег Фродо и Сэма, и последовавшее за этим поражение в Рохане, привело к первому краху Сарумана. Саурон, подозревавший Сарумана в скрытых мотивах, был так напуган хоббитами в Айзенгарде, что отправил к твердыне одного из назгул, чтобы проверить, не захватил ли тот Кольцо. Можете представить себе, какой это был стресс даже для майа. А ведь он ещё не догадывался, что скоро узнает о возвращении Короля… Сильнейшим оружием против Саурона, как не странно, был страх, вынуждавший его к поспешным решениям.

   Пленённый в Ортханке, Саруман подготовил новый план - но то был не план великого волшебника, сравнимый с возвращениями Саурона, а обыкновенная месть. Он окончил свою земную жизнь не так, как подобает майя - убитый собственным слугой, сгорбленный, лишённый власти и посоха. Однако, его история в контексте Легендариума очень показательна, так как он представляет собой наиболее человечный пример зла. Его падение совершенно понятно и, к сожалению, имеет немало примеров в истории. Талантливый, чрезвычайно умный, но подверженный зависти и гордыни - именно он, а не Саурон, как мне видится, настоящий антагонист “Властелина Колец”. Ибо если Тёмный властелин - пример падения ангела, то Саруман, пусть и существо того же порядка, слишком уж человечен. И его тяга к “прогрессу”, который на деле - дым фабрик, и его вера в свою непогрешимость, которое так часто сопровождает засидевшихся во власти - так актуально, не правда ли?

Толкин и правительство Третьего Рейха

 Сохранился черновик ответного послания, которое он отправил в нацистскую Германию: